"Грибною тропой" повесть о Михалыче и его родственниках.

Роман Деркаченко "Грибною тропой" - повесть. ...Человек на грибе. Сон Михалыча был настолько глубок и незыблим , что грибник даже не заметил , как его тормошили и кантовали на скрипучих козлах хлипкого , просевшего дивана. Его бренное туловце , щедро натёртое дорогой водкой , было податливо и отзывчиво к перемещениям. Синеватые вялые конечности расслабленного главбуха едва-ли напоминали части опорно-двигательного аппарата живого мужчины. С немой послушностью , присущей лишь анатомическим муляжам или антропоморфным куклам , Михалыч пассивно переваливался родственниками с боку на бок , представляя из неискушенным взорам все упущения и недоработки Творца. Перед кривым диваном Павлова в сумраке душной комнаты стояла группа не менее экстравагантная и своеобразная. Хиленький свет выхватывал из душного сумрака обвисшие телесные контуры и вялые светлые пятна. Гигоиш был обнажен с непривычной откровенностью. На узловатых ногах красовались лишь разные шерстяные носки с дырами на больших пальцах , а на чреслах определялись застиранные до невесомости и многократно изменившие первоначальный размер труссарди. Плечи старика свисали вдоль сморщенных боков почти безвольно , а на покатой спине виднелось невообразимое количество пупырчатых родинок , имеющих вид колонии моллюсков на теле осьминога или ската. Зоишна стояла тут же в истинно рубенсовском исполнении. Забыв всякие условности , дачница являла собой тот гротескный образ пенсионной нимфы или же пожилой вакханки , явившейся в живописную композицию с целью некого "конфронта" или же антитезы. Как же живописны были эти формы! Рыхлые , дряблые наплывы пигментированой кожи , изобилующие рябыми неровностями растянутого эпителия. Многочисленные причудливые складки , тестовидными сборками налегающие друг на дружку , словно пытаясь , во чтоб это ни стало , перекрыть соперника и первым предстать на обозрение. На Зоишне была сорочка... Вернее , это была скатанная в тонюсенькие нити марля , образующая вокруг тучного тела своеобразную оригинальную сеть с огромной ячеёй. В обычных условиях подобное решение вполне могло претендовать на дизайнерское. В гигантские ячейки угрюмо выпячивались неудержимые клетчаточные наплывы , оттянутые книзу неумолимой земной гравитацией. Руки Зоишны могли бы служить модельными для сумоистской натуры. Маленькая седая головка венчавшая столь внушительную фигуру , казалась несколько эклектичной и даже парадоксальной. Массивный же , почти готтентотский зад придавал Зоишне вид казуистического тролля. Рядом с диваном-трупаном склонилась в каком-то ритуальном изглумьи тюрбоносная Дрэмп. Её некогда изумительная восточноевропейская стать покоряла сердца студентов Политеха , заставляя наивное мужское студенчество предаваться фантазиям крамольным и неприличным , граничащим с неприкрытым эротизмом и оргаистикой. Некоторые парни посвящали Светлане поэмы , рисовали её портреты и страстно добивались её расположения. Но более мудрые мужи из преподавательского состава метко окрестили красивую студентку Светлану Селицкую лишь первыми буквами её имени и фамилии..Светлану это бесило несказанно. Тем паче , что с той приснопамятной организацией времён войны у всех предков Светы были отношения несколько натянутые.. Уже значительно позже , когда выпускница Политеха , устроившись на работу в пристижную советско-венгерскую строительную группу гидро-технических сооружений, взяла фамилию мужа , она стала Дрэмп. Но и тут злой юмор настиг нашу красавицу. И здесь нашлись остряки , которые в лучших традициях злосчастного Политеха называли Свету по начальным буквам её имени и новой фамилии.. Молодая женщина ярилась подобно пуме. Но венгерский инженер красавец-интеллектуал Йозеф Эзекиелиевич Дрэмп был буквально околдован чертами лица молодой специалистки из Ленинграда. Чёрные сверкающие на солнце и при лампах дневного света длинные волосы Светланы сводили впечатлительного венгра с ума. Её заливистый и звонкий смех будоражил молодого мужчину глубоко и беспощадно. Взгляд карих , миндалевидных глаз , пронзал восторженного инженера подобно венгерскому палашу. Огромный бескомпромиссный нос на белом безупречном лице девушки парализовывал и заставлял терять рассудок. А когда Светлана танцевала , несчастный венгр просто трясся в пароксизме желания. Надо признать , что обреченного Йозефа от свадьбы отговаривали коллеги. Честные друзья прямо указывали недальновидному товарищу на патологическую псевдо-гордость и неуживчивый характер его пассии. Мать Светланы Валентина Архиповна со своей стороны так же отговаривала дочь от свадьбы , аргументированно объясняя Свете , что красавцы все сплошь подлецы и корыстолюбцы , карьеристы и эгоцентристы. Но Светлане удалось без особого труда выйти замуж за влюбленного до беспамятства Эзекиелиевича , богатые родители которого тут же закатили пышную свадьбу в будапештском замке "Drakula" , куда Валентину Архиповну вероломно и жестоко не выпустил Комитет. Но Архиповна не очень-то и стремилась. Прожив всю свою молодость в Польше , путешествуя по странам Восточной Европы с любимым мужем - начальником железнодорожной ветки "Щецин-Познань-Вроцлав" - мудрая женщина не трепетала перед "заграницей". Свадьба была фантастическая , но брак был непродолжительным.. В первый же год супружеской жизни своенравная и претенциозная полуюдка решила навязать мужу прокоммунистические взгляды и марксистские идеи. Несчастный Йозеф поначалу даже принимал эту необычную ролевую игру. Нарядившись в плащ знаменитого графа- вампира и украсив себя комиссарской фуражкой со звездой , инженер истово следовал за своей "ашкеназвоночкой" , как он ласково звал свою молодую жену , облаченную при этом в фантастическое рваньё (здесь следует прерваться , и предупредить читателя , что фантазии Светланы выходили далеко за пределы гуманных и этических норм. Сам автор искренне уважает и чтит память жертв Холокоста , но изъять из текста столь значимый и фундаментальный факт необузданных интимных фантазий невесты никак нельзя. Пусть эти строки являют собой часть медкарты или же диссертации по психиатрии интимных отношений , а так же дань теории психоанализа знаменитого австрияка.) Светлана во время игр неизменно наряжалась в фантастическое рваньё узницы Треблинки.. Атмосфера концентрационного лагеря смерти будоражила молодую инженера-гидротехника и будила в её подсознании неимоверные резервы чувственности. История - есть субстанция фактическая и беспристрастная. Венгр всё принимал , но не смог смириться лишь с одним.. В спорах о политике Светлана была подобна воину-ассасину с той лишь разницей , что у "воина" были завязаны глаза и он "мочил" всех подряд. Развод был быстр , но тягостен. Венгр уже никогда не испытывал с женщинами ничего подобного а Светлана уже никого не смогла склонить к своим дьявольским игрищам. Вот и сейчас , стоя на грязном полу в штопанных носках и единственных целых панталонах с многократно связанной резинкой , Дрэмп уже ничем не напоминала ту самую искромётную "С.С." или "С.Д" , что доводила атлетичного молодого венгра до умопомешательства и неповторимости ощущений.. Мы - люди порой сами тормозим тот скоростной болид нашего счастья , несущийся неизвестно к какому финишу на глазах у слепой толпы , не ведая о том , что финиш уже давно перенесён невидимыми арбитрами совсем в иное место.. "...-Жив." - с какой-то неопределённой двусмысленностью процедила Дрэмп , уже подыскивая глазами подходящий целлофановый пакет для надевания оного на голову докучливого храпца. Повернув спящего Павлова так и эдак , Зоишна с Гигоишем так и не добились прекращения гортанных вибраций. Дрэмп подоспела с плотным полиэтиленовым мешком , в котором младший сын профессора носил сменную обувь в начальной школе. На вылинявшем и выцветшем затёртом боку мешка едва читались остатки надписи "...ква 80" Методично , со знанием дела и определёнными навыками Дрэмп нахлобучила мешок на рыбью голову спящего Михалыча. "- Не завязывай , задохнётся." - посоветовала Зоишна , зачем-то укладывая руки спящего на груди крест-накрест. Растрескавшийся целлофан мешка чуть подрагивал и слабо вздымался от дыхания Павлова. Со стороны казалось , что в комнату приволокли утопленника. Профессор поглядел на часы. На подаренном ему к юбилею Тэля автоматическом "TISSOT" , который он никогда не надевал из-за боязни поломки , было сорок минут второго ночи. Навязчиво хотелось в туалет , а ведро с двумя характерными дощечками-подсидушками , именуемое на тюремном жаргоне женским именем-отчеством стояло тут же на всеобщем обозрении. Профессор терпел. Духота закрытого помещения становилась всё плотнее. Михалыч по-немногу затихал. Зоишна побрела к своей куче , охая и вздрагивая на каждом шагу , как будто она только-что катилась по горному каменистому склону. Дрэмп принялась закидывать лежащего Павлова всякими попонками и тряпьём. Когда его куча выросла до должного размера и конфигурации , Дрэмп улеглась спать. Гигоиш дождался , когда все улеглись и погасил свет. Совершить всё тут же в ведро он естественно не мог и думать. Надо выбираться наружу. Тихонько накинув подвернувшийся зипунок и покрыв голову кривым хлобухином , профессор воровато выскользнул на веранду. Там уже вырос целый сугроб под проломом крыши. Заваленные снегом стулья и диван смотрелись фантастически нереально. На фоне интерьера снежная куча выглядела сценой из какого-то клипа. Гигоиш засеменил к выходу , натыкаясь на стулья и углы. Наощупь минуя кухню , сбросив на пол какие-то посудинки , профессор оказался перед изогнутой в причудливом танце дверью. Странным было не само положение двери , а то , что теперь она вообще не открывалась.. Поднажав на филёнки плечом , Гигоиш встретил только плотнейшее сопротивление. Подобравшись к окну , старик пытался хоть что-либо разглядеть сквозь серую стену промёрзшего стекла. Беспомощно подышав на заиндевелую поверхность окна , профессор принялся отогревать его ладонью. Всё оказалось тщетно. С присущей профессору аккуратной педантичностью , он повернул хлипкий шпингалет и осторожно потянул ручку на себя. На удивление , окно послушно открылось и Гигоиш сослепу сунулся туда головой. Неожиданно профессорская башка упёрлась в какое-то рыхлое препятствие. И тут до мозга незадачливого дачника дошло - дом завалило снегом! Пробив кулаком и проскребя в снежной тверди неглубокий туннельчик , профессор залез на кухонную тумбочку и , неудобно встав на колени , справил в снежную норку малую нужду. В блаженном облегчении Гигоиш вернулся в спящее царство и , скинув убогие одёжки , забрался под свою кучу.