Непутёвые заметки.

        Непутёвые  заметки

Этот опус не претендует на статус художественного произведения,

так как автор не обладает  для этого достаточными навыками,

а планировался для местного применения в близком кругу друзей

и знакомых, но возражать против расширения этого круга считаю

нецелесообразным.  Всё изложенное здесь имело место  быть.

                                                                          С уважением  В. Осипчук.

Путешествие.
  Как в чудном продолжении сна, я погрузился в звуки дикой природы. Боюсь открыть глаза, как бы всё это внезапно не растворилось в банальном быту и великих заботах, которые сопровождали меня в последние месяцы. Наконец я осознал, что это не сон, что никуда не нужно торопиться, ни на что не отвлекаться мыслями, кроме предстоящей недели сплошного блаженства – свидания с моими дорогими и вечно прекрасными горами, без которых я не мыслю свою жизнь. 
Блаженство это началось вчера сразу после первого вдоха свежего горного воздуха. Потом был  совершенно чудный  яблоневый сад, который с сопровождавшими его звуками очень подходил под описание райского. Потом речка, нежно погружавшаяся в сумерки, и ночлег уже почти в темноте. И вот это утро в прекрасном окружении, куда не кинь взгляд – только горы, которым я многим обязан. Преодоление препятствий, а иногда и самого себя, давали мне шанс выглядеть мужественнее, чего мне раньше в обычной жизни не хватало, наделили некоторым превосходством над основной массой сограждан, не имеющих этих благ. Нет, это великое счастье, что господь наградил меня этим сказочным миром, который по-настоящему открывался мне, когда мы находились с ним наедине, поэтому при первой же возможности я устраивал себе праздник для души. Ведь не зря мне попалось и запало в душу высказывание Жан Жака Руссо, что если ты хочешь стать хорошим человеком, то должен почаще находиться наедине с природой. Она облагораживает человека, делает его чище. Следуя этому, я постепенно стал совершенствоваться, как в физическом, так и в духовном плане и самой большой наградой за всё это стала моя любимая, которая, не смотря на то, что не разделяла со мной любовь к горам, вряд ли позарилась бы на меня, не будь тех качеств, которыми я был наделён в этом прекрасном окружении. Шелест листвы, пение птичек и журчание речки ещё долго сопровождали моё горизонтальное состояние, пока к ним не присоединилось жаркое солнце, а журчание напомнило, что пора произвести омовение и напиться этой чистейшей и прохладной воды, вытекающей из самых, что ни на есть недр, недалеко от моей стоянки. Солнце уже довольно высоко, пора в путь. Наскоро перекусив сгущенкой с хлебом, я наконец то, двинулся. Впереди меня ждала жаркая, каменная и безводная пустыня. Но вода меня сопровождала ещё целый час, ведь это не сентябрь, когда я побывал здесь первый раз с группой туристов, открывших мне эту речку, а июль. Ещё не растаял весь снег наверху, и речки не потеряли свою силу. Зато сейчас значительно жарче, а чудесный прохладный напиток превратился в тёплую, совершенно безвкусную жидкость, дающую временное успокоение пересохшей глотке. Но положительные эмоции не дали мне заострять на этом внимание. У меня было свидание с любимой, первое в этом году и поэтому такое сладкое. Со всех сторон меня окружали склоны с сочной растительностью, а я поднимался по каменному кулуару, дышащим жаром, но по мере набора высоты жар постепенно сдавал свои позиции, зелёная травка сменила высохшую, подул свежий ветерок, и жизнь снова стала прекрасной. Чувствовалось приближение Высоты, куда я стремился, чтобы погрузиться в созерцание цепочек горных хребтов, придающее мне необычайное чувство восторга. Высота была моей страстью, и часто сдавалась без боя, если на это хватало дневного время.  Но на этот раз не хватило, пришлось занять. До цирка добрался почти в темноте с парой глотков воды, которые всегда оставлял как НЗ. С трудом нашёл удобоваримую площадку в этом царстве снега и льда. Температура стремительно падала, и таяние уже прекратилось. Пришлось вместо ужина довольствоваться ледышкой. К тому же на радостях и обед был пропущен. Теперь наступила пара борьбы с настоящим морозом. Тут никакие навыки не помогут, а только вся надежда на содержимое рюкзака, которое оказалось не богатым, в виду экономии веса, но кое-какие тряпочки с хилым спальником довели моё состояние до отметки нормальное, оставляя место крепкому сну. Но продолжалось это не долго, насладиться снами мне не дал ещё более  крепнувший мороз, напоминая, что пора позаботиться о сносном существовании. И так мне пришлось систематически менять положение, поочерёдно отогревая застывшие бока.  Некоторое облегчение дал накинутый сверху рюкзак. Ночь длилась нескончаемо долго, А постоянные заботы не давали сосредоточиться на какой-нибудь значимой мысли, кроме одной, когда всё это закончиться. В одной из таких процедур я приоткрыл один глаз в надежде увидеть признаки рассвета, как вдруг больше почувствовал, чем увидел, что какая-то тварь смотрит на меня немигающими глазами. Сна и так не было, а тут наступила бодрость. Схватив ледоруб, я принял позу лотоса. Тварь исчезла, оставив меня в растрепанных чувствах. Медведей, козлов, волков, шакалов, лис  встречал, совсем близко, слышал рычание, раненого пастухами барса, которые меня предупреждали об опасности. Планы свои я всё-таки  не поменял, но ледоруб всегда держал наготове. А вот к какой категории относиться эта тварь, остаётся только предполагать.  Стука копыт не было, медведям на такой высоте делать нечего, также как и кабанам, а может я ошибаюсь, но расстояние между глазами было не малым, а может с перепугу показалось. Оставив этот ребус не разгаданным, я предался недалёким воспоминаниям, а большое количество времени отодвинули их значительно дальше. 

  Диплом.
   А недалёкие воспоминания заключались во взятии программы максимум – я наконец-то с великими мытарствами защитил диплом архитектора, не смотря на то, что у моих близких и не очень, возникали в этом большие сомнения. Но только не у меня, я самоотверженно боролся со всеми препятствиями, возникавшими с определённой последовательностью под каждый новый год, когда наступала пора зимней сессии. Началось это после перехода на вечернее отделение, а также обретение статуса семейного человека. Первый раз я на морозе прождал 4 часа свою любимую около дома, где у неё происходил девичник. Продрог, как собака, ноги окоченели так, что не помогала даже разминка,  после чего свалился с жесточайшей ангиной. Второй год она попала в больницу, выбив меня из колеи, но всё обошлось и даже очень благополучно – мы стали ждать ребёнка. Третий раз опять больница, но уже с ребёнком. И опять вместо сессии два раза в день варил кашки и горяченькими приносил в больницу. Так что все зимние сессии у меня растягивались до лета, когда все нормальные студенты сдавали летнюю. Один раз ситуация была критическая, держась за голову двумя руками, я думал, как мне из неё выкарабкаться. На глаза попался  рюкзак. И тут я понял, взяв его родного, отправился в горы, захватив на всякий случай учебник. После трехдневной прогулки ситуация совершенно фантастически разрулилась, сама по себе. Горы действовали на меня как эликсир, придавая силы и оптимизм. Был случай, когда после смерти отца, размолвки с другом и прочих обстоятельств мне стало очень слабо, да так слабо, что я поутру спустился в поликлинику, используя для дополнительной опоры стенку. Благо, что она  располагалась на первом этаже нашего дома. Измерив мне давление, врач спросила, сам ли я пришёл, потому как нижнее давление у меня было ~ 40 - 45 р/с. И тут она начала заполнять больничный лист (тогда ещё существовала такая практика). Глядя на этот волшебный листочек, моё давление стало неуклонно повышаться. Довольно резво поднялся домой, после чего взял свой рюкзак и отправился в пятидневное путешествие.  А в субботу опять явился на приём к врачу здоровый, загорелый и жизнерадостный. 
– Ну как, уколы помогли я смотрю? Давление в норме! 
Горы помогали мне всю жизнь, и учёбе в том числе, где не всегда всё складывалось благополучно, поэтому мне всю жизнь периодически снился один и тот же сон – сессия в разгаре, а у меня как всегда завал и от безысходности я просыпался, с удовлетворением отмечая, что это опять только сон. Только последний новый год не преподнёс мне сюрпризов, как впоследствии выяснилось, что где-то там наверху произошёл сбой, отодвинув ситуацию ровно на квартал. Я даже слегка расслабился, но сессию постепенно освоил, На проект как всегда времени не хватило, сдавать пришлось в огромном кабинете союза архитекторов своему бывшему коллеге, а теперь преподавателю и хозяину этого кабинета. Захожу с двумя подрамниками в одной руке и с дочкой в другой. Меня встретил жизнерадостный хохот: 
- Зачем ребёнка мучаешь, я бы тебе и так поставил. 
- Да не мог я без ребёнка, тёща сегодня дежурит.
Посмотрев проект, он с удовлетворением поставил 5-1. Единица присутствовала всегда, когда сдача происходила после всеобщего просмотра. Похвалил меня за идею, а дочке подарил красивый, вкусно пахнувший ластик, который ей тут же захотелось попробовать. И так точка была поставлена, теперь можно приступать к диплому. Прошёл проведать своих однокурсников, творивших в отведенной для них аудитории. Готовность от 30 до 50 процентов, но самое знаменательное событие заключалось в другом – я познакомился со своим однокурсником, которого за четыре года вечерней жизни ни разу не встретил. Мы с ним были самыми отъявленными сачками, но тут пальма первенства принадлежало ему. Он мог себе это позволить, являясь сыночком именитых родителей. Не знаю, чем он в это время занимался, а я на работе делал халтуры, ну иногда позволял себе встречи с друзьями, особенно меломанами, к которым  принадлежал. И так я начал осуществлять эскиз кукольного театра, который уже долго крутился у меня в голове, как вдруг произошло событие от нового года. Уронили меня плохие мальчики, предварительно позабавившись живой грушей, поваляли в пыли и оставили на дороге, отобрав 10 рублей, припасенные на ватман для подрамников. Попросили бы, и так отдал, но люди оказались не культурные. Провалялся я, но уже не в пыли, а в больнице и врачи строго настрого наказали не утомлять голову, больше всех пострадавшую в этом эпизоде. Это значит гуляй Витя и никакого диплома. Но это было невозможно, потому как программа была запущена, и этот сбой на неё повлиять не мог, а только отодвинул. Сочинив эскиз, я пошёл искать руководителя. Опять нашёл бывшего коллегу, но он мой эскиз отодвинул, сказав, что это очень сложно, а времени осталось мало. Через три дня я сотворил пансионат (и вправду легче), но про театр вспоминал с болью в сердце, так я к нему прикипел, целую неделю, днём и ночью совершенствовал давно витавшую у меня идею, пока наконец решил – соответствует: И вот такой итог. Утвердив эскиз пансионата, я с маниакальным упорством принялся за его исполнение. И так двадцатичасовой рабочий день, помощь жены и друзей позволили мне за двадцать дней сотворить невозможное. Здесь я впервые обнаружил в себе далеко не скромные организаторские способности, вылившиеся в десять и две десятых квадратных метров подрамников и пояснительной запиской по всем строительным разделам. Полный объём был произведён за десять минут до защиты художественным углём, по вычерченным генплану и перспективе, моим сокурсником, отлично владеющим этой графикой. После чего мой диплом приобрёл законченный вид, это был последний день работы дипломной комиссии и моей в этом институте. Вот теперь я точно отучился, даже не верилось, что сдавать сессии я теперь буду только во сне, но зато всю жизнь.
 
    Школа, юность.
   Десять лет назад после окончания восьмого класса у меня тоже было такое же настроение. Отучился!!! Хватит с меня я и так умный! Если бы кто-нибудь остановил меня и сказал, что мне ещё учиться десять лет, я бы, несмотря на свой довольно миролюбивый характер и, являясь к тому же противником силовых воздействий, наверно побил бы, потому как худшего на тот момент мне пожелать было просто невозможно. Школа была для меня каторгой, к которой меня приговорили восемь лет назад. Ситуация была самая банальная – я её просто ненавидел, притом люто, кроме нескольких одноклассников и троих-четырёх учителей, которые были мне интересны. Отношение к школе сложилось на третий день учёбы. Я как-то подготовил себя, и смирился с тем, что полдня мне придется отвлечься от своих дел, но когда начались домашние задания с двумя сестрёнками по бокам, зорко следящими за этой процедурой, добавляя к ней затрещины за каждый промах или кляксу, которые возникали чаще всего, если не всегда, от их же непедагогических методов, а особенно насильственных действий. Плакала моя безраздельная свобода, которой я с большим наслаждением пользовался все семь замечательных лет. Плакала она ещё четыре года, которые закончились вполне приличной успеваемостью, тем более, что брат обещал мне за это купить велосипед. И купил, только не мне, а моему другу, велосипед которого пришёл в негодность под колёсами Бог знает, откуда взявшегося прицепа, неожиданного вынырнувшего за машиной. Мне как-то удалось уцепиться за кузов, а вот мечта моя так и осталась мечтой на долгие, долгие годы.
А летом мои сестрёнки и брат покинули нашу коммуналку, переселившись в квартиру, выданную моему отцу. Я снова стал свободным человеком, правда отчасти – от школы отделаться было невозможно, и мне пришлось  мужественно переносить это бремя. Всё это вылились резким снижением успеваемости, вплоть до двойки в году и летние занятия по немецкому языку. Я ненавидел его, потому что это был единственный урок,  где я не мог отвлечься от учебного процесса. Я даже думать не о чём не мог, сидя паинькой, потому как даже отсутствующий взгляд мог быть причиной поднятия тебя с насиженного места с каким-нибудь дурацким вопросом на немецком. Ответ требовался тоже на немецком. Это была феноменальная учительница, пришедшая в нашу школу из расформированного суворовского училища, принеся с собой железную дисциплину с гениальной методикой. Мои неуды происходили ещё и от того, что посещал я её уроки через раз, ограждая свою нервную систему от лишних пыток. Имея двойку, я спокойно разговаривал с немцем из ФРГ, посетившим наш пионерский лагерь с делегацией. 
- Мальчик, ты учишься в спецшколе?
- Нет, просто я люблю немецкий язык (как только у меня язык повернулся такое вымолвить).
До сих пор помню фразу: «Вас махен зи ин ди цайт дас фашисмус»? (Что вы делали во времена фашизма?), на что он мне ответил, что его Бог миловал от Восточного Фронта. Потом он подарил мне шариковую ручку, о существовании которой Советский Союз даже не подозревал, за исключением узкого круга. Зато в другой школе я стал круглым отличником вплоть до одиннадцатого класса, где скатился до четвёрки. Впоследствии меня за это прозвали Гансом, настолько серьёзно, что некоторые знакомые даже не подозревали о существовании моего настоящего имени. К этому ещё прибавились аккуратность и пунктуальность, которые под воздействием жизненных обстоятельств слегка порастерялись.  Вся остальная учёба текла не шатко не валко, в зависимости от преподавателя, насколько он был мне интересен. Домашние задания, выполненные за остальные четыре года, по всем предметам, могли бы уместиться в ученической тетрадке. Приходя пораньше в школу, я брал за косу отличницу, и она мне выкладывала все письменные задания. Потом она к этому привыкла  и делала это добровольно, а я её защищал при надобности и рисовал задания по ИЗО, а так же помогал в оформлении стенгазеты. Один раз случилась непогода, не было непрочитанной книги, и я решил заняться уроками. Надо же было на следующий день меня с утра, по чьему-то доносу ждала наша классная руководительница. Убедившись в моей непогрешимости на этот счёт, больше меня не проверяла. А интересны мне были преподаватель ИЗО, картины которого висели в Музее Искусств. Учитель Музыки играл нам на скрипке прекрасные произведения, что даже меня отвлекало от моего обычного рода деятельности на уроках. Мне нравились география, история, но вот зачем химия, от которой не видел никакой пользы для себя, я не понимал. Очень нравился учитель физики. Только значительно позже я понял, чем это было вызвано – он был настоящим интеллигентом, к тому же ещё и с прекрасным чувством юмора. Но особым расположением, и не только моим, пользовалась наша классная руководительница, пришедшая к нам сразу после института. Это была не только самая милая и симпатичная учительница - она была душой и частью нашего коллектива, без которой не проходил не один классный вечер. Мы вместе посещали музеи и парки. Она была всеобщей любимицей. С особой теплотой она относилась к мальчикам, общения с которыми была обделена в школе (в то время школы были раздельными) и на филфаке института. А ребята в нашем баскетбольном классе были все как на подбор, включая и меня, к которым ещё прибавились четверо второгодников. Но я, к сожалению, в круг её любимчиков не входил из-за беспокойства, которое  причинял ей своими выходками и жалобами учительского персонала. Но на моё отношение к ней это обстоятельство ни сколько не повлияло и любил я её ни сколько не меньше.  И вот в один прекрасный день она зашла на урок с дамой по внешности прямо противоположной себе и объявила, что покидает школу и представила нам нового  классного руководителя, превратив этот день в самый чёрный. В классе наступила тишина, затем послышались всхлипывания. Недоумение выражали все лица одноклассников. За что? Всеобщий шок повышал ещё образ замены… Замену, я её так сильно невзлюбил, что это как-то выявилось в моём поведении и без того небезупречным, что повлекло за собой взаимность. Вызывает меня к доске, а я своими тугими мозгами стал скрупулёзно раскидывать план своего повествования. Уже было собрался открыть рот, как получил в зубы дневник с двойкой. К тому же этот дневник предназначался только для хороших отметок. Шок был сильнейший. Я сел на парту и уставился в одну точку, так и просидел до конца урока, а как мне захотелось вылететь на свободу. После звонка, собрав свои манатки, я ушёл. Ноги мои отказывались идти в школу, а я и не возражал, пока через четыре дня силой (исключая физическую) не затащили в кабинет директора. Под большим давлением из меня выжали обещание исправить накопившиеся двойки. Как-то у меня повелось, что словами никогда не разбрасывался и говорил подумавши, а сказав выполнял. Как-то в детстве пригласили нас с матушкой на смотрины новорожденной, где я впервые в жизни увидел ярко розовое и морщинистое существо, поразившее меня до глубины души. Ещё больше меня поразили восторги посетителей. Наверно, увидев мою реакцию, ко мне обратились официально:
--Правда красивая? 
Я молчал, не в силах что-то вымолвить, потому как ответить утвердительно для меня было просто немыслимо. Вопрос был настойчиво повторён. Густо краснея, я рта всё-таки не открыл, пока матушка не подтолкнула меня сзади. 
--А другой там не было? 
Не помню реакции – больше там находиться было для меня невозможно.
И так, дав слово, я забросил улицу и открыл «настоящие» книжки. Химию с математикой я конечно исправил, а математику даже на четвёрку. Написал и классное сочинение.  И вот пришло время оценок. Монотонно оглашая оценки, она споткнулась на мне. Объявив 4/5, она уставилась на меня своими рыбьими немигающими глазами. Теперь она испытывала некоторое подобие моего состояния после двойки. Но она нашла способ, чтобы меня пригвоздить: по литературе грянул Лермонтов, и я получил двойку за стихотворение «Смерть поэта». Мои литературные привязанности исключали поэзию, и тем более декларировать наизусть. Эту двойку я воспринял, как неизбежность и абсолютно не расстроился, но на следующий урок меня вызывает опять с тем же результатом. Это меня задело, но не так уж сильно, но когда последовала третья попытка…  Следующий урок я проигнорировал, за ним и пятый. Но меня достали, после чего пришлось сделать усилие над собой и наконец, выучить стих, но блеснуть итогами своего подвига мне к сожалению не представилась возможность. А вот прочитав «Мцири», я до того проникся этим произведением, что выучил его сразу, прочтя пару раз, и прочёл с таким выражением, что рыбьи глазки округлились. И так это противостояние длилось ещё пол года, наверно самых тяжёлых за время учёбы. Слава богу это были последние в этой школе. Но были конечно и положительные моменты, которые меня отвлекали от школы: это улица, мои друзья, путешествия по городу и …. книги. Я с завидным постоянством посещал библиотеку, куда нас после первого класса привела  наша учительница, за что с благодарностью вспоминаю её всю жизнь. В первое лето мне попался «Незнайка и его друзья», но так  как он был в единственном экземпляре, его не выдавали домой. Читал я его в читальном зале, в котором раздавались мои громкие восторги. Может быть благодаря Незнайке я полюбил это занятие. Правда книги я старался подбирать сначала с картинками, а потом чтобы не выпирали из учебника, которыми я прикрывался, чтобы дома не долбили: надо учиться, учиться надо и т.д. Однажды, проходя мимо матушки, занятой своими делами, я услышал, как она бормотала: Целыми днями учит, а двойки получает. Вот дурак. За восемь лет я перечитал в этой библиотеке наверное всё, что про войну и шпионов, а когда мне кто-то посоветовал «Ильфа и Петрова», решил, что меня просто разыграли. Осилив несколько листочков, я был в недоумении. Зато через пару лет катался по полу от смеха – созрел. По дороге в библиотеку я обнаружил волшебное окошко, из которого доносилась музыка, доселе мне неведомая, а я стоял, завороженный этими звуками, не смея пройти мимо, пока она не замолкала, бывало допоздна, и мне уже некуда было идти, кроме как домой. Иногда она была живая, иногда в записях на пластинках. Больше всего меня потрясли два оркестровых произведения.  Только через много лет я узнал, что это были «Пятая симфония»  Бетховена и «Болеро» Равеля. В пионерском лагере у меня был друг-пианист, который часто услаждал меня своей игрой, а так же рассказывал про музыку и композиторов. Так началось моё музыкальное образование, продолжавшееся впоследствии чтением аннотаций на пластиночных конвертах, а ещё позже самих книг в основном про композиторов. Но был случай, когда я прикоснулся к ней вплотную. А началось всё это у наших хороших знакомых, к которым я ходил смотреть телевизор. Как-то поплёлся за хозяйкой в кладовую, чтобы посмотреть живую корову (не ведомую городскому жителю), и там обнаружил совершенно чудную большую немецкую губную гармошку. Она была довольно грязная и покрыта слоем пыли. Забыв про корову и телевизор я пошёл её отмывать, и не дождавшись, когда она основательно высохнет, начал производить звуки, которые через час-два уже приобрели некоторый порядок, но пока ещё далёкий от Музыки. И так я дудел, пока мне не предложили пойти домой в виду позднего времени и даже вместе с гармошкой. Радости моей не было конца, я шёл, прижимая этот подарок к груди – такого блестящего подарка я никогда ещё в своей жизни не получал. И так начались мои самостоятельные упражнения по музыке. Постепенно научился воспроизводить довольно приличные (на мой взгляд, конечно) композиции и я впервые пожалел, что не знаю нотной грамоты, чтобы увековечить свои опусы. Обратился к учителю по «пению», чем очень его удивил. Продемонстрировал ему «своё умение», за что получил похвалу, а «произведение» тут же было записано, и этот волшебный листок получен в подарок. Затем был дан первый урок, а там второй, третий. Надо сказать, он занимался со мной с удовольствием, тем более, что на его уроках стало чуть потише, но… не долго. Меня постигло «страшное горе» – гармошка таинственно исчезла. Матушка этого сделать не могла, она всегда довольно благосклонно относилась ко всем моим легальным увлечениям. Оставалась только соседка по коммуналке, которую я наверно достал своими упражнениями. Это была на тот период моя самая большая потеря, которую я переживал с большим трудом, оставившую рубец на сердце. Искусство на меня в первый раз произвело большое впечатление в доме моего основного друга детства, где я увидел репродукцию картины Крамского «Незнакомка». Увидев первый раз, долго не мог оторвать от неё взгляд – она меня заворожила, и при каждом удобном случае я ею любовался. Мне очень нравился его дом, там был простор четырёх комнат, и очень вкусно пахло. Жизнь в нашем тупичке, в составе семи пацанов, была интересной, мы много играли в шахматы и занимались фотографией в перерывах между беготней и лазанием по всем деревьям, крышам, чердакам и подвалам близлежащих домов, футболом, ошичками, лянгой и пр. Сообщество наше было довольно дружное. Не припомню ни одного острого внутреннего конфликта. Вожаком по старшинству был мой лучший друг. Он заряжал нас своим бесстрашием, что давало нам большое преимущество в борьбе за сферы влияния вне нашего тупика. Такие качества как взаимовыручка и честь были основными, идущими от вожака, сына офицера. А вот моих непосредственных соседей  по коммуналке часто воспитывали ремнём и у старшего из них с честью были разногласия. Как-то раз он увязался за мной мимо школы, а я по своему обыкновению привёл его на свой мост в конце города, где я часто проводил свои школьные прогулы, чтобы показать ему большую реку и горы далеко вдали. Это было моё самое любимое место, куда я приходил смотреть на горы в голубой дымке, казавшиеся мне волшебными и такими недосягаемыми. Они крепко запали мне в душу и сформировали голубую мечту – познакомиться с ними поближе. Но никакого впечатления эта панорама на него не произвела, и мне пришлось сопровождать его до базара, где заглотив пару пирожков, он принял благодушный вид. Мы ещё побродили бесцельно по городу, затем в его меню прописалась ещё и булка, после чего мы направились домой, где нас встретила его мать (руки в боки):
-  Это где это вы шлялись?
Рука его автоматически поднялась, а перст указывал в мою сторону. А всё дело заключалось в том, что я привёл его в том же виде, в котором она его проводила. А из школы он обычно приходил грязный измятый, иногда и драный. Нет, чтобы поблагодарить меня за его безукоризненный вид, меня размазали вперемежку с отходами жизнедеятельности. Другой раз он позаимствовал у меня тетрадку, где я аккуратно записывал новые анекдоты и доработанные мною басни «для близкого круга», но она попала к его матери, разумеется в этот круг не входящей. Меня он сдал тут же, без тени сомнения.
- Муж пьяница, сама ругаюсь, но такого…
Эпитеты в мой адрес посыпались довольно нелицеприятные, с уже закрепившимся за мной Бандит. Досталось и моей матушке, за пробелы в моём воспитании. Мне конечно было очень обидно, но ситуация выглядела вполне логично: Он направлял основной пыл негодования на меня (он как бы невинная жертва), что освобождало его от неминуемой порки, и она по законам природы встала на защиту своего дитя, ограждая от дурного влияния. Да уж, моим друзьям доставалось частенько. Помню, гоняла их мать ремнём только за то, что они выловили всё мясо из свежеприготовленного супа, на что моя матушка отреагировала своеобразно:
- Если бы это сделал мой Витенька, я бы перекрестилась и поблагодарила Бога. 
Но зато они здорово играли в шахматы, что позволяло мне постоянно быть в форме. А моё основное воспитание происходило на улице, не считая редких подзатыльников сестёр. Пару раз за жизнь досталось ремнём от матушки. А брат ненавязчиво подталкивал к серьёзным занятиям, даря умные книжки по радио и моделированию. Вот и всё моё домашнее воспитание, потому как дома я почти не присутствовал, кроме глубокой ночи и раннего утра. Днём иногда, если позовут на обед, а чаще я обходился без него, находясь вне радиуса доступности. Отсутствие пищи меня особо не беспокоило за моими основными занятиями. Свобода главенствовала над всем. Игры, требующие хорошей реакции, мне не давались в полной мере. Но однажды в пионерском лагере, на межлагерном матче по футболу, за неимением других вариантов, физрук поставил меня нападающим вместо травмированного игрока, посмотрев на меня слегка сморщившись (хоть отвлекать буду защитника), Ну побегал я аккуратно, пару раз отослав мяч подальше от себя, пока не случилось непредвиденное – ко мне каким-то рикошетом отскочил мяч недалеко от ворот, что привело меня в сильное замешательство. С перепугу я его пнул в сторону ворот. Если бы я мяч ударил, то вратарь бы его принял, но я пнул, что заставило его исполнить замысловатую траекторию и вкатиться в ворота рядом со штангой. Для меня этот эпизод обернулся довольно внушительным стрессом, потому как это не с друзьями мяч катать, а великая ответственность с большим штатом болельщиков с обеих сторон. Занятия, где не требовалась реакция, давались мне легко: научился великолепно стричь своего закадычного друга, а деньги выданные на стрижку, тратили на своё усмотрение, потом начал сапожничать, сначала каблучки сестрёнкам, а затем уже овладел более сложными функциями, чинил часы, от наручных до будильника, мастерил скобочные и даже огнестрельные пистолеты, с братом своего друга построили у них во дворе фотолабораторию и приобщился к таинству фотографий, и вообще получалось всё, за что бы ни взялся. На этом мои легальные увлечения заканчивались, остальное было сплошное баловство с откровенным хулиганством. Одновременно с библиотекой в восемь лет я начал курить, сначала из любопытства, а затем втянулся. Когда наш баскетбольный класс катал всю школу, я на большой перемене в компании старшеклассников курил в туалете. Они приняли меня в свой коллектив, как человека, не уступающего им по росту, не собирающего бычки, никогда не просившего закурить, вынимая из пачки новую папиросу «Любительские». А так же за великолепную немецкую зажигалку (трофейная от отца), от которой все прикуривали. К этому можно ещё прибавить часы «Unioni», которые отец привёз с фронта. Они перестали ходить и я получил их в подарок. Пришлось в них поковыряться, после чего они к моей великой радости пошли. Часы в те времена было очень круто. А на физкультуре я стоял в первых рядах с капитаном баскетболистов, и при этом мне не было равных в стайерском беге, ни в школе, ни в пионерских лагерях, где каждый год отдыхал. Бег для меня был удовольствием, которое особо не утомляло, ну разве что часа через три непрерывного. По крайней мере два часа перед всеобщей зарядкой  в пионерском лагере, где мы на спор бегали со своим товарищем не привнесли мне ни усталости, ни сбоя в дыхании, но спор этот так и не вывел победителя. А за курение меня неоднократно выгоняли из школы, как бы в наказание (тогда ещё существовала такая практика), но для меня это было великой радостью. Я всегда имел два дневника, один из которых с удовольствием отдавал учителям на растерзание, там они ставили свои двойки и писали всё, что обо мне думали. Пару раз приглашали мою матушку, которая отчитала их за нападки на её любимого сыночка, что ещё больше развязало мне руки. Выгоняли за то, что пережёг с помощью увеличительной линзы треть рыжей косы, которая постоянно скидывала на пол мою ручку с чернильницей. Вопила так, как будто ей руку отпилили. В другой раз на уроке географии в непосредственной близости от учительницы стрельнул из пугача, который за всю перемену почему-то не выстрелил, а я так и щёлкал по инерции… Та грохнулась на пол с сердечным приступом. Другой раз сорвал урок немецкого, поломав ножку учительского стула – к сожалению не грохнулась, вопреки ожиданиям. Но самый большой переполох был, когда мы с моим закадычным другом-соседом закинули дымовую шашку в окно соседям моего одноклассника, которые по нашему разумению этого заслуживали. Пробежав метров пятьдесят от места события, я остановился. И чего сорвался, если за мной никто не гонится, и повернул обратно понаблюдать со стороны, за развивающимися событиями. А там уже собралась толпа, с интересом слушая хозяина дома, который живописно комментировал перенесённый стресс. Получив колоссальное удовлетворение от произведённого эффекта, я приспокойненько направился домой, как мне повстречалась хозяйка дома с двумя милиционерами (отделение милиции находилось в ста метрах от места события). До меня только-только стала доходить назревавшая ситуация, как в ночи раздался душераздирающий вопль:  
--Держите его, вот он, бандит. 
Среагировать я конечно не успел, и тут же был взят под стражу. Был бы я юридически подкован, сказал бы что, просто гулял и пусть доказывают, тем более что компрометирующих доказательств моей вины при мне не оказалось. Но я не смог объяснить, почему оказался среди ночи в трёх километрах от дома и раскололся. В итоге было публичное порицание на всю школу и учёт в детской комнате милиции. Но своего товарища не предал, даже когда его родители меня стыдили, что я мог бросить тень на их сыночка, с которым мы вместе до этого посетили кинотеатр. А по старшинству именно он руководил операцией, и в отличие от меня не стал любопытствовать, и благополучно добежав до дома, улегся спать. Очень жалею, что много лет спустя, уже респектабельным архитектором, сидя у них в гостях не поделился с ними своей тайной, которая к тому времени уже тянула на юмор. Ну кто же будет ругать полковника (отец дослужился только до майора), тем более что вступил в силу срок давности.  А в детской комнате милиции нужно было еженедельно отчитываться за отметки и записи в дневнике, ещё и с нотациями, чего я больше всего в жизни ненавидел, подобно слуге Обломова. Появился там пару раз, но больше терпеть это было выше моих сил и моё решение было непоколебимо, невзирая на давления и угрозы  со всех заинтересованных инстанций. Месяц, таким образом, я продержался, после чего учебный год закончился и я снова стал свободным человеком. А с дружочком у нас было ещё немало подвигов, но один чуть было опять не закончился милицией. Мы решили полюбоваться городом, как нам казалось, с самого большого строения в городе - Курантов. Взобравшись на площадку, служившую крышей магазина, мы взломали петли замка и проникли в башню, где по винтовой лестнице мимо часовых механизмов, которые внимательно осмотрели, поднялись на верхнюю площадку. Но ожидаемого простора не оказалось, а только пыль и куча перегоревших лампочек. Чтобы как-то скрасить создавшееся положение мой друг, отколов цоколь одной из лампочек, наполнил её жидкостью оказавшейся очень кстати в наличии, после чего бросил её на гуляющих внизу людей. Здорово!!! Вторую предложил мне, что я с готовностью исполнил. Третью мы наполнили сообща, как вдруг наше внимание привлекла особа, семенившая в сторону милиционера, показывая рукой в нашу сторону. Мы мигом бросились вниз, но путь с площадки нам был отрезан – на лестницу собирался ступить милиционер.  Нам ничего не оставалось, как прыгать с пятиметровой высоты. Другой раз, гуляя по Ж/Д путям, мне пришло в голову лечь под проходивший состав. Друг засомневался и тогда в силу вступил спор. И я лёг, предчувствуя победу. И ОНО стало приближаться. Это вам не электричка и не тепловоз, а ещё не сданный к тому времени в архив самый настоящий паровоз. Это чудовище трудно представить, видя его только в кино, оно пыхтело паром, дымило, громыхало и пронзительно свистело (машинист меня уже заметил). Меня опять подвело любопытство – я решил посмотреть на это чудо техники… Но увидев ЭТО, я из горизонтального положения вспарив, оказался в полутора метрах от путей, сам того абсолютно не предполагая. Мне было невыносимо обидно – я проиграл. Не помню что именно, главное сам факт. Было ещё одно весьма криминальное событие, в котором я участвовал на вспомогательной основе. Товарищ из соседнего класса и сосед по улице пригласил меня на дело, где я под покровом ночи стоял на атазе у забора с колючей проволокой наверху, за что получил в награду «табельное оружие» – настоящий пистолет с полным магазином патронов. С неделю я тайком от всех любовался новой игрушкой, пока не решил, что пора его использовать. Но в виду особой конспирации это было невозможно в моём ближайшем окружении, пришлось выехать далеко за город. Обидно, иметь такую игрушку и не быть объектом зависти. К тому товарищу наведались люди, изъяли игрушку, после чего у него было много проблем ещё и с большим штрафом. Допустить такого развития событий у себя, я не мог и загнал его за 40 рублей. Эта цена конечно была чрезвычайно маленькой (для меня – состояние), но больше рисковать и подставлять своих родителей я не мог, и как в воду глядел – через пару дней меня вызвали в учреждение. Ну уж тут я был непреклонен – ничего не знаю, ничего не видел, после чего ко мне пришли люди с миноискателем, обшарив весь двор.  Матушка опять встала на мою защиту и, не взирая на чины, задала им трёпку за нападки на любимого сыночка. И на этом дело было закрыто. У деда моего закадычного дружка было нескольких разнокалиберных ружей с неисчерпаемыми запасами патронов. Вот этим мы пользовались почти без утайки в основном мелкокалиберной винтовкой и воздушкой, перестреляв почти всех кошек, которые своими ночными оргиями не давали нам спать, а беззащитные птички интересовали нас только как мишени. Один раз, поранив горлинку из воздушки и увидев, как капает кровь на землю, а она сидит из последних сил, качаясь, я навсегда забросил это занятие, за которое стыдно было всю оставшуюся жизнь. Не считая мелких неурядиц, наше существование было замечательным, полным острых событий, великих открытий, в которых нам способствовала трамвайная «колбаса», расширяя нашу географию. Один раз я привязал к ней свои санки и улёгся, наслаждаясь необычной скоростью и снежной пылью, но на крутом повороте я оказался «мордой в снег». Особо удивляться времени не было, я припустился за трамваем и на следующей остановке застал свои саночки, которые уже начали отчаливать. Пришлось прокатиться ещё одну остановку, но уже с умом, заботясь о том, чтобы центр тяжести не выходил за пределы моей массы. И проезжая мимо школы с удовлетворением вспомнил нашего физика открывшего мне этот закон. Отряхнувшись от снега привязался к другому трамваю и таким же образом поехал в обратном направлении. Так я обновил своё новое пальто, до которого наконец-то дошла очередь: Без снега одеть его на меня было почти невозможно, несмотря на холод. Это удавалось только матушке, при условии, что она меня провожала до школы и уносила пальто с шапкой домой, а днём температура уже поднималась и холод особенно не докучал. Свиторка на рыбьем меху мне хватало, а вот если бы у меня была майка, какие носят сейчас, то я бы и от него отказался. Честно скажу – мёрз как собака, но не помню, чтобы когда-либо простужался, и вообще проблем со здоровьем у меня не было. Ещё к нашим услугам был летний кинотеатр, и все новинки кино не оставались без внимания. На билеты мы не тратились, устроившись на каком-нибудь дереве, или перемахивали через ограду. На базаре можно было даже подзаработать, или пройтись по рядам с дегустацией выставленной продукции. Довольствовались простыми и доступными в нашем положении радостями, а когда состоятельные соседи делали у себя зачистку кладовых, где мы находили много интересных и полезных вещей, то это выливалось (или скорее всего высыпалось) в счастье. Для меня оно было в большей степени, потому как находил им новое и порой неожиданное применение. Делать что-либо руками, конструировать было для меня потребностью, а новые «приобретения» давали волю новым фантазиям. Счастьем для меня было ощущение сладости во рту, а если это сопровождалось шоколадной конфетой, то счастье было в квадрате. Дома у нас такого не водилось, даже происходили перебои с сахаром и чаще всего по моей же вине. Без сахара я просто не мог существовать, чай с сахаром я разводил один к двум и ел ложкой, мечтая вырасти и навсегда распроститься с супчиками – только торты, конфеты и т.д. и т.п. Всю надежду на них я возлагал на походы в гости, где с нетерпением ждал, когда дойдёт очередь до десерта. Эта очередь была для меня большим испытанием. Раз мне перепали пару леденцов, и я решил устроить себе прекрасное сладкое утро, положив их перед сном в рот, в надежде с такими же ощущениями проснуться. Но утро, к моему величайшему сожалению, встретило меня ещё более неприятными проявлениями вкуса, что подвигло начать расследование этого инцидента, в котором я заподозрил злой умысел домочадцев. Долго ещё с тоской вспоминал эту пропажу. На всю жизнь запомнил соседскую свадьбу, где было полно всяких деликатесов, которые я даже не каждый год видел, не то что пробовал, но, не смотря на это, мужественно и стойко, глотая слюни, смотрел, как всё это поедается на моих глазах. Когда все пошли утрясать всё съеденное с помощью Хавы Нагилы, а стол стал освобождаться от остатков деликатесов, настал мой звёздный час – принесли торты с конфетами. Я спокойно пододвинул к себе торт и незамедлительно его уничтожил, пока никто не мешал. Браться за второй что-то не захотелось, брать с собой посчитал некорректным, пришлось довольствоваться горстью конфет, на чём мой праздник и закончился. Не важно, что на следующий день мой покров приобрёл неравномерную окраску, и  меня по этому поводу водили к врачу, зато этот праздник  промелькнул, как яркий луч в ночи, запомнившийся на всю жизнь.
В 13 лет я бросил курить по джентльменскому соглашению с моим братом, застукавшим меня в конце двора с папиросой в минуту моего наивысшего кайфа, которому сопутствовало большое количество дыма, явно его забеспокоившего. Его побаивалась вся округа за крутой нрав и бицепсы. Кроме хорошей взбучки, я от него ничего не ожидал и продолжал бы курить дальше, но случилось непредвиденное – он предложил мне бросить курить вместе с ним, предварительно  прочитав мне лекцию о пагубном влиянии табака на детский организм. И я был верен своему слову и отношения с братом у меня сложились после этого случая более дружественными, что нельзя было сказать о сёстрах, которые не испытывали ко мне родственных чувств, считая, что любви матушки для меня более, чем достаточно. Но мои чувства к ним были более нежными, и когда брат начинал их настойчиво воспитывать, я смело бросался на их защиту, уже тогда сомневаясь в правомерности его действий. Самые лучшие отношения у меня сложились с отцом. Это был наидобрейший и наискромнейший человек, оставивший в моей жизни неизгладимый след. Каждое воскресенье мы с ним ходили в баню, он всегда брал меня на воскресные мероприятия с его работы, и конечно же на праздничные демонстрации. Каждое лето я ездил отдыхать в пионерский лагерь, а он каждое воскресение меня там навещал с гостинцами. 
Школьные прогулы я компенсировал шахматным кружком, где тоже наблюдались некоторые способности, даже был зафиксирован 2-ой разряд. Школьный физрук продал меня, единственного на всю школу, тренеру по лёгкой атлетике. Но мне там не понравилось, несмотря на его хорошее ко мне отношение. Если стайерский бег у меня был на отлично, прыжки в длину хорошо, то прыжки в высоту и спринтерский бег были хуже всех, но не это было главное – старшие товарищи постоянно надо мной подтрунивали, и вели себя высокомерно, и больше двух месяцев я там не выдержал. Через три года, поселившись возле стадиона, я насмотрелся на этих спортсменов, как всегда хорошо одетых, с большими красивыми сумками, и всегда высокомерными, смотрящими свысока, в прямом и переносном  смысле на всех остальных. И посему о поступке своём никогда не пожалел, тем более, что мне тут же, совершенно случайно (а скорее всего не случайно) подвернулся туристический кружок, где я с удовольствием отдался исполнению макета родного края в рельефе и цвете. Это была моя первая в жизни дизайнерская работа, занявшая первое место в городе. А летом впервые познал горы, и с этого  года началась моя горная эпопея. Я их принял раз и навсегда. Одев первый раз рюкзак, не сказал бы, что это пришлось мне по вкусу, а даже совсем наоборот, но постепенно мы с ним подружились и со временем составляли единое целое. В горах мы пробыли целый месяц, это были незабываемые дни с походами и соревнованиями с другими командами города. Нас даже снимали кинооператоры. Много бы отдал, чтобы посмотреть этот фильм. Вернувшись с гор, обнаружил своё новое жилище на пятом этаже. Поразило всё: простор трёх комнат, который по достоинству мог быть оценён только тем, кто всю жизнь прожил в одной в составе шести человек, отдельная кухня, балкон с обзором. Некоторое смятение в мою душу внёс унитаз, не в конце двора, а в непосредственной близости от жилья. Использовать его по назначению я стал наверно через месяц – столько времени мне понадобилось, чтобы свыкнуться с новой реальностью. Наверно с год я не выходил во двор, наблюдая за тремя своими сверстниками свысока, а всё свободное время посвятил чтению художественной литературы, где стали понемногу появляться более серьёзные книжки под влиянием новых школьных знакомств. Но со сверстниками всё-таки познакомился, и даже этот момент был отмечен первым возлиянием, что было у них не редкостью. А производить это занятие чаще мешало отсутствие финансов. Один раз наскребли рубль, но этого было мало. Вот тут я выручил друзей, заметив маленького мальчишку, бегущего в магазин с развевающимися в руке тремя рублями. Я его остановил и ассигнацию нагло  изъял. Тут конечно начался вой, после чего ему был вручен рубль, и он радостный побежал дальше. Общее настроение в компании зашкалило – вечер будет насыщенным. Выходя из магазина, мы обнаружили мамашу нашего спасителя, которая скандалила с продавцами, обсчитавшего её сыночка, и те, чтобы не накалять обстановку, удовлетворили её претензии. К этому времени я достиг своего максимального роста (182см), и сестрёнки, работавшие к тому времени в торговой сети, слегка меня  приодели. Наконец-то я избавился от брюк за 4 рубля, которые мне меняли только после образования некоторой ветхости в определённых местах, так что в новую школу я пришёл в отличной форме, а на лице стало постепенно стираться отображение беспросветного «шалуна». Но этот процесс конечно растянулся ещё на некоторое время, за что древний дед окрестил меня: Говно (пардон) хреново, нехристь стиляжья. В летнюю жару мы на ночь располагались на раскладушках под кронами деревьев, продолжая дальше наше плодотворное  сотрудничество. Не помню, что на меня нашло, когда я одному из них отстриг клок волос на лбу. Он проснулся и бросился за мной в погоню. С моими длинными ногами, ничего не стоило перепрыгнуть через раскладушку, чего нельзя было сказать про преследователя. Раскладушка чуть было не перевёрнулась вместе с её обладателем, а преследователь получил кровавую рану, спикировав на землю, но ноги при этом оставил на мягкой постели. На рассвете мне была брошена перчатка, и кулачная дуэль происходила при секундантах. Но закончилась она для меня более, чем плачевно. Увернувшись от удара, я головой задел стенку, после чего у меня разразилась красочная иллюминация. Не успел я насладиться этим зрелищем, как получил прицельный удар, откинувший меня на ту же стенку. По логике иллюминация должна была разгореться с новой силой, но почему-то вопреки логике всё померкло. Очнулся в своей постели с туманом в голове, который со временем рассеялся, придав интерьеру знакомые очертания. Так произошло моё первое серьёзное сотрясение мозга. Этот поединок оставил нам обоим память на всю жизнь: Он всю свою непродолжительную гордился шрамом на груди (бандитская пуля), а я получил слегка искривлённый нос с головными болями в придачу. Мне стоило великих трудов организовать с ними горную вылазку, но дальше километра от дороги группа идти категорически отказалась - здесь тоже красиво. Особо не волнуясь, что они заблудятся на обратном пути, я их бросил, проведя два великолепных дня в одиночестве, хотя в этом окружении никогда себя одиноким не чувствовал. Пробыл бы больше, но основной запас провианта осталась там, в километре от дороги, а голод не тётка. Мне даже в голову не могло придти, что можно остаться равнодушным в этом окружении, и впоследствии уже приглашал с собой более заинтересованных товарищей. В один из вечеров около нас по пути домой остановился наш пятый сосед, игнорировавший нашу компанию в виду своей повышенной целеустремлённости, которой из нашей компании никто не обладал, скорее всего, из-за отсутствия какой-либо цели, кроме изложенных выше. Началась довольно продолжительная дискуссия, и постепенно компания рассосалась, оставив нас вдвоём до поздней ночи. Мы как бы почувствовали друг в друге родственные души, и с этого дня у меня появился настоящий друг на многие-многие годы, оказавший моей судьбе неоценимую услугу, открыв путь в архитектуру. Однако, надо заметить, что компания всё-таки была не такая безнадёжная, особенно выделялся сын журналиста, который был очень начитан и посему очень интересен. Вот тут до меня стало доходить, сколько времени у меня было упущено с моими литературными привязанностями. Ещё он хорошо играл на гитаре, а другой на аккордеоне и фортепьяно. Почти у каждого были магнитофоны, конечно же с Битлами, которых мы и копировали. Мне доставалась роль от Ринго Стара, которую я неплохо исполнял. Иногда к нам присоединялись ребята из соседнего двора, тоже продвинутые в этой области. Устраивались соревнования по теннису в подвале нашего дома, а на площадке школы (через забор от нас) гоняли мячи, но купальный сезон почти весь проводили на городском озере. С новым другом я немного отошёл от них, особенно после его поступления в институт, где впервые, правда со стороны, познакомился со студенческой жизнью, только вечерней, как и у меня. Иногда вместо школы даже присутствовал на их лекциях, особенно понравилась начертательная геометрия. Её вёл прекрасный преподаватель и архитектор, который впоследствии пригласил меня на эту кафедру. А остальные участники дворовой компании так и продолжали питейные вечера, и каждый из них не дожил до 50-ти по этой же причине. Для справедливости не мешало бы заметить, что все они были сыновьями участников войны, которым «наркомовские» сто грамм благополучно привились. А мой отец за все четыре года войны так и не обзавёлся этой привычкой и я никогда не пылал «особой» страстью к спиртному, хотя она в некоторой степени присутствовала, а крепкое здоровье выдерживало значительные дозы. Но всё это происходило по причине пижонства и простого недомыслия.
Сразу после переезда я стал искать новую школу. В первой, куда я сунулся, был получен отказ. Директриса, посмотрев мой табель, где присутствовали двойки, а по поведению четвёрка  (тройки ставили только насильникам и убийцам), объявила, что мест в её школе нет, конечно, не добавив, что для таких, как я. В другой школе директор меня принял, пригрозив настоящей плёткой для крупной скотины: Если что…  Контингент этой школы оказался более криминальный, чем в моей старой, и директору было всё равно, одним шалопаем больше, одним меньше. Матушка, изрядно настрадавшаяся от моей учёбы и поведения, поставила ультиматум отцу: Больше я в школу ни шагу, теперь твоя очередь туда ходить и воспитывать своего непутёвого сына. Но отцу повезло намного больше, так как новые обстоятельства меня слегка усмирили. Здесь я впервые ощутил на себе внимание девочек, что для меня было странным, но противиться этому не стал, а даже начал нормально с ними общаться, в чем до сей поры не было особой надобности, считая их выходцами антимира, контакта с которыми не находил и не искал. А тут вроде бы начало получаться. В отместку за это я тут же стал объектом домогательств со стороны предводителя класса, брат которого отбывал срок. Он меня так достал, что через пару месяцев я достиг точки кипения. С этим пора было покончить раз и навсегда, и в голове созрел отчаянный план. Соорудив пистолет, заправив его мелкокалиберным патроном, опробовав, пошёл обидчика убивать,  сочтя этот вариант самым оптимальным.  Подойдя к калитке, я его позвал. Выйдя, он как гром  среди ясного неба: 
- Витёк, привет! 
И протянул мне руку. Я был до того ошарашен этим приветствием, что пропала вся решимость, с которой сюда заявился, но подать руку, которая судорожно сжимала пистолет, я не мог. Он это заметил: 
- Витёк, всё в порядке, всё в порядке… 
Выйдя из оцепенения, я пальнул в землю. Мы ещё постояли, молча, осознавая происшедшее. Чей-то Ангел не дал свершиться непоправимому. Друзьями мы, конечно, не стали, но отношения нормализовались. Все эти перемены, другое отношение, сделали в моём сознании перестановку. Моё стремление вечно чем-то выделяться искало новые приоритеты, потому как старые в новой обстановке не прижились. Стал лучше учиться, ударился в общественную работу, оформлял стенгазеты, поменял отношение к девчонкам, а самая красивая отличница стала моей подругой, и я с успехом стал пользоваться её библиотекой, где не нашёл ничего от своих старых привязанностей. Дальше литературных дискуссий со школьными событиями наши отношения не заходили, потому как сердце моё принадлежало другой. Эта история началась в пионерском лагере, где мои друзья, имея объекты воздыхания, решили и меня приобщить к этому волнующему занятию, скорее всего по инициативе своих же подруг, у которых была вакантная кандидатура. И так нас заочно поженили. Я бы в жизни не обратил на неё внимания, но после объявления помолвки, меня одолела величайшая робость, потому как аналогов таковых отношений в моей жизни не было. Я вырос в тупике среди ещё шестерых таких же сверстников, без каких либо контактов с девчонками. Школа не принесла изменений в данную ситуацию, хотя в первой школе мне нравилась одна одноклассница за добрый и весёлый характер, а особенно за юмор, но я в этом не мог признаться даже себе, боясь, что кто-нибудь сможет это прочесть в моих глазах. А «невеста» была уверена, что я в неё влюбился (а это случилось помимо моей воли) и приняла участие к нашему сближению, но попытки эти так не увенчались успехом, потому как робость моя ещё более усугубилась. После смены я получил от неё письмо с предложением дружбы и соревнования в учёбе. На дружбу я с радостью откликнулся, а про учёбу вопрос замял, боясь её разочаровать. И так, живя в одном городе, мы еженедельно обменивались письмами. На большее я был не способен, а три мои вылазки по её инициативе на её улицу ничем не закончились, потому как ближе, чем на полметра, я к ней не приближался. Не помогла и вечеринка, организованная ею со своими одноклассниками специально для меня. После этого она наверное во мне разочаровалась окончательно. Этому не помог наш новый переезд, уже на её улицу, ступая на которую я совсем недавно испытывал глубокое волнение. Переписка закончилась, но по утрам мы встречались в троллейбусе, который развозил нас кого на работу, а кого на учёбу. Теперь уже я решил проявить инициативу, и чтобы как-то скрасить своё дикое в недалёком прошлом поведение придумал компенсацию для которой, по моему мнению, требовались средства. Других вариантов, кроме как шикануть и удивить, меня не посетило. Свой первый месячный отпуск малолетки я посвятил ремонту квартиры, а, получив расчёт, пригласил её в ресторан, но получил отказ.  Вот если бы раньше… Девчонка оказалась ранняя, выйдя замуж в 17 лет, а я тут со своим рестораном. Ну и слава Богу, в мою программу такой расклад не входил. Но эта «любовь» оставила в моей жизни и положительный след. Еженедельные упражнения в написании писем ещё больше развили во мне навыки излагать свои мысли в письменном виде, что не осталось незамеченным преподавателями литературы. С грамотностью дела обстояли тоже неплохо, наверно за счёт зрительной памяти от прочитанных книг, потому как правила никогда не учил, но краем уха улавливал на уроках между своими делами. То же самое можно было сказать и про остальные предметы. Если меня вызывали к доске, я очень медленно вставал, и ещё медленнее выходил к доске, так же медленно поворачивался и потом переспрашивал, отматывая при этом в голове плёнку назад, выискивая на многочисленных полках всё, известное мне про эту тему. Если у преподавателя хватало на всё это терпенья (а многие уже с этим смирились), то мог получить весьма приличную отметку. Читал много, в основном по ночам, когда дни были заняты более подвижными занятиями, с фонариком или под уличным фонарём, примостившись к его основанию, так что очки, которые ношу основную часть жизни я заработал честно, без каких-либо подарков со стороны родителей, и был единственным их обладателем в нашей семье.  
А учёба тем временем продолжалась, и мой главный оппонент куда-то исчез с поля зрения, а с другими одноклассниками у меня сложились добрые отношения, а с некоторыми на всю жизнь, включая отличницу. В связи с изменением статуса меня одного из первых приняли в комсомол, где я рьяно стал исполнять поручения, потом сослали в Райком, где я тоже показал себя с лучшей стороны, поднимая комсомольскую жизнь в районе на новый уровень. Готовился к лекциям, благодаря библиотеке отличницы, рос над собой, а особенно в лице райкомовского начальства. По долгу службы посетил школу, в которую меня не приняли. Проведя мероприятия, я снова оказался в знакомом кабинете, но уже почти на равных. Директриса уставилась на меня: 
- Где-то мы с вами уже встречались. 
– В райкоме наверно – был мой ответ. 
Интересно, смогла ли она сопоставить меня с тем недоразумением, которое намеревалось полтора года назад организовать в её школе бандформирование. Эта работа меня сильно увлекла, давая мне шанс выделиться да ещё совершенно в ином ракурсе, стать востребованным и уважаемым. Комсомольский штаб на треть состоял из сыночков, продолжателей славных семейных традиций, познающих азбуку руководства. Их будущее было уже предопределено на годы вперёд. А мы были там основной тягловой силой. За этой работой я стал меньше уделять внимание учёбе и успеваемость несколько снизилось, но это меня уже мало волновало – близился долгожданный конец,  тем более, что сами оценки меня тоже мало занимали. Мне даже поручали позаниматься летом со своей одноклассницей и соседкой по парте математикой, притом, что у обоих в году стояла тройка. Но занимался я с ней с удовольствием, потому как после занятий меня очень вкусно кормили, где я впервые познакомился с настоящей азиатской кухней, которая сильно разнилась от наших домашних супчиков, и дом её был недалеко от городского озера, где я пропадал всё лето со своими друзьями. В один из таких дней я услышал своё имя, звучащее не из моего окружения. Обернувшись на голос, я увидел девчонку с совершенно сногсшибательной фигурой (100-70-100) плавно летящей в нашу сторону. Только вблизи я распознал свою почтовую любовь. Из полненькой и неказистой она превратилась за два года в модель. Все мои друзья обступили это создание, а я её представил всем присутствующим. А Отличница сказала, что мы о ней очень много слышали и теперь понимаем, почему наш Витенька ни с кем больше не встречается. На друзей она произвела неизгладимое впечатление – такой подруги не было ни у кого (а была ли она у меня?). А я стоял, как пришибленный во главе с глупой улыбкой, потеряв дар речи. И вот наконец-то наступило второе лето в этой же компании и на том же месте, только теперь впервые без мысли, что в сентябре опять в школу. Вот она настоящая свобода, о которой я мечтал все годы учёбы. Упоение было безмерным. Там я тоже нашёл способ выделиться, валяясь на песке целыми днями, превратив свой покров под серию арабского востока. А лето красное, тем временем, пролетело, наступила осень, но в душе оно продолжалось, пока в один из дней, возвращаясь домой, не встретил своего отца, идущего на работу со свёртком ужина под мышкой. Впервые я увидел его со стороны. Мне стало невыносимо стыдно, что этот седой сгорбленный, пожилой человек, пропахавший всю жизнь 1,5-2 смены, продолжает кормить и одевать меня, здоровенного оболтуса. И тут я решил срочно устраиваться на работу, предварительно «записавшись» в вечернюю школу, оказавшуюся под боком, пока не начался долбёж: Надо учиться, учиться надо… Мой брат и сёстры  после окончания 7-го класса пошли работать,  потому как жили мы чрезвычайно скромно. А жили в одной комнате с печкой на шесть человек, с общим коридором, служившим прихожей и кухней одновременно, соседкой, которая благодаря своей «особой бережливости», заимствовала у нас по мелочи: спички, керосин, тарелку супа из кастрюли, а выгнав меня со двора, обчистила нашу вишню. А раз было, что заимствовать, то значить всё не так уж и плохо. По крайней мере я этого особенно не испытывал, кроме одного раза, когда все мои друзья собрались на новый фильм. Я спросил у матушки 20 копеек, чтобы присоединиться к дружной компании, но ответ был кратким: У меня нет денег. Они может быть и были, но предназначались для более насущных проблем. Больше я денег никогда не просил, а старался как-нибудь заработать самому. А жизнь у старших полная лишений, пришедшая на время войны. Брат с семи лет стал единственным мужчиной, в обязанности  которого входило обеспечивать корм для поросёнка, который он возил на тачке за пять километров. Младшая сестра мыла полы состоятельным соседям, чтобы иметь «свою копейку» на личные нужды. Всем хотелось самостоятельности и как-то изменить свою жизнь к лучшему. Все они после окончания семи классов начали свою трудовую деятельность. Где работали я не знаю, но когда старшая сестра устроилась в «Шарашкину контору», я так и ответил, когда меня спросили любопытные родители одноклассника, чем их очень сильно развеселил.
 
Трудовая деятельность.
   Сестра предложила мне пойти работать в только что открывшийся Дом Моделей. Мои физические данные очень подходили для демонстрации одежды. Мог так же пойти работать парикмахером, основательно набравшись опыта на своих друзьях и даже имевший к тому времени документ о квалификации, после месяца уже настоящей работы на каникулах. Но эти специальности я посчитал не серьёзными для настоящего мужчины. Я с завистью смотрел, как мой новый друг, работающий на заводе, в настоящей рабочей одежде с гордостью приходил домой на обед, и школа у него тут же была сменная при заводе.  Меня тоже вдохновила эта идея, и я пошёл по близлежащим заводам, потом по более дальним, но односменной работы не нашёл (моя школа была только вечерняя).  Остановился на типографии издательства, где всю жизнь, с перерывом на войну, проработал мой отец. Там меня только и ждали, засунув в такую дыру, где больше чем на 1,5-2 месяца никто не задерживался. За полугодовую службу, у меня там сменилось четыре напарника. Это была работа обыкновенного грузчика «с тяжёлыми условиями труда» (запись в трудовой книжке), да еще с мизерной зарплатой в 56р., когда как в отсутствии напарника профессиональный грузчик меньше, чем за 10р. за смену работать у нас не соглашался. А я проработал там полгода, потому как ничего другого в жизни не видел. Работа была тяжёлая и без перекуров. Мы за день грузили по 6-7 машин пачками книг и журналов, столько же принимали с цеха, а пол столько перетаскивали ближе к эскалатору. Один раз после ночной гулянки, доработав до обеда, я взобрался на штабель из книжных пачек и заснул  (спать мне захотелось больше, чем есть). Ничто не могло потревожить мой сон, длившийся до конца смены. Проснулся я наверно от несвойственной в этом цехе тишины. Тишина, значить всё закрыто и я на пьедестале из книжек. Но в моём распоряжении была транспортёрная лента. Включать я её не стал и пополз по туннёлю (слава Богу комплекция позволяла), правда пришлось изогнуться на повороте, посте чего скорость по наклонной прибавилась, так что вылетел под конец головой вниз и на асфальт. На следующий день меня только самый ленивый не пнул, так что получил сполна. Разве мог тогда этот затюканный мальчишка предположить, подписывая еженедельно пропуска у замдиректора Издательства, что через много лет он спроектирует и построит ему, уже директору Концерна, дом, и будет у него почётным гостем. Он напишет книгу об истории Издательства, где упомянул моего отца, а мне расскажет о нём много интересного. Ведь он был первым стахановцем, а затем первым бригадиром бригады Коммунистического труда, всегда возглавляя Доску Почёта.
 А для начальницы я был рабочей скотиной, несмотря на то, что та имела сыночка моего возраста, учившегося в дневной школе… 
– Он сегодня кашку не поел. 
Ведь я такой же ребёнок – кричала моя душа, впервые позавидовавшая этому счастливчику. Так я получил первый щелчок по носу. Но можно было всё исправить. Меня, наконец-то, нашла второй секретарь Райкома Комсомола, предложившая мне работать уже по-настоящему, но мы к тому времени, ещё раз поменяли место жительства, и ехать на работу в противоположный  конец огромного города с двумя пересадками было обременительно, да к тому же я уже работал. Отказался от карьеры функционера, пайков, машины под задом, но этого тогда не понимал и слава богу, а то потерял бы свою свободу, которую когда-то получил мой отец, положив свой партбилет на стол секретаря парткома, когда его достали с поручениями. 
– Мне нужно кормить семью. 
(За что впоследствии ему было отказано в статусе персонального пенсионера).  
Как память о той деятельности, у меня осталось удостоверение. Много лет спустя обнаружил одного из своих коллег по штабу на каком-то городском мероприятии у своей служебной машины, обременённого высоким положением, животом и с маской высокомерия взирающим на толпу. Я осмелился отвлечь его от государственных мыслей, представившись крутым архитектором, каким, кстати, в то время не являлся по причине всеобщего развала, но вид мой соответствовал заявленному статусу и лицо его даже смягчилось, а воспоминания вообще превратили  в нормального человека. 

А весной меня пригласили к себе в бригаду маляры, с одним из которых я познакомился на уборке хлопка и начал осваивать новую профессию. Работа тоже была не из лёгких, скорее самая тяжёлая и грязная во всей бригаде, а сев с ними передохнуть на первых порах, был тут же поднят: У нас перекур, а ты не куришь – иди, работай. Пришлось вспомнить такое далёкое теперь уже детство. На мой вопрос, почему за такую работу я получаю меньше всех, мне был дан ответ, что меня учат мастерству, за что я вообще не должен ничего получать, кроме похлёбки, приведя мне примеры из далёкого прошлого. Таким образом, я получил ещё один шелчок по носу. Ещё у меня была почётная обязанность – каждое утро бегать в магазин за двумя бутылками портвейна, без которых рабочий день не начинался. До сих пор помню глаза пожилой кассирши, провожавшую меня грустным взглядом и считавшую себя свидетелем зарождения будущего алкоголика. Но надо отдать им должное – пить не приручали. Да и пить меня с ними совершенно не тянуло, а вот вечером с друзьями в приличной обстановке другое дело. Деньги у меня наконец-то завелись, хоть и зарабатывал не много, но значительно больше, чем бывший грузчик и мог позволить себе ресторан в кругу друзей, и девочки охотно составляли мне компанию, единственное требование к ним была внешность, отвечающая моим критериям. Для моего самолюбия этого было достаточно. Дальше со своими взглядами на жизнь я не заходил. Все злачные места находились на центральной улице, своеобразным Бродвеем, куда выходили все сливки общества - себя показать и на других поглазеть. Это было шикарное представление, и приобщиться к нему было моим большим «достижением». Пройтись (туда-сюда) в приятном обществе, пошелестеть эксклюзивным болоньевым плащом, это было круто. Других приоритетов моё неокрепшее сознание не предполагало. После весьма скромного существования я наслаждался новой жизнью и своей новой ролью в ней. К этому ещё добавились советские сигары «Погар», а чуть позднее трубка с «Золотым Руном», которую я ещё долго с удовольствием  нюхал, когда пришла пора вновь бросать вредную привычку. Выделиться из общей массы, было одно из основных критериев в моей жизни, а когда мой жизненный багаж стал пополняться новыми реалиями и критерии стали более изысканными. Выходя из заведений мы часто горланили непристойные песни типа: Долой Наркомы, совнаркомы и Советскую власть. А зачинщиком этой крамолы был уже бывший комсомольский активист…
А бригада была разношёрстная, от примитивов, до спившихся умниц. Я конечно тоже считал себя умником, и не упускал случая это показать, подкалывая всех подряд, за что получил прозвище Змей Ядовитый. В один из первых дней, работая в одном из цехов, мне поручили изготовить алебастровый раствор. Закончив процесс, я уже было направился к жаждущим его получить, как моё внимание привлёк изумительный журнал в руках симпатичной, очкастенькой девчонки. Он был так не похож на известные мне «Работницу» и «Крестьянку», что заставило меня встать, как вкопанному и открыть рот. И так я стоял, пока мои коллеги не стали посылать в мой адрес нецензурщину, ни сколько не заботясь о том, что это слышит вся близлежащая округа, состоящая в основном из прекрасной половины человечества. Раствор я конечно донёс, только раствором его уже назвать было нельзя, за что получил ещё несколько нелицеприятных эпитетов. Я вызвался разбавить всё это водой и особенно не расстраиваться из-за таких пустяков. Мой совет так рассмешил бригаду, что меня даже простили. С девчонкой я познакомился поближе. Она оказалась студенткой на 5 лет старше и, скорее всего, на столько же умнее, что меня в ней очень привлекло. Это была первая девчонка, с кем я в свои 17 лет поцеловался, но это случилось не сразу, а значительно  позже. А пока познавал с ней новые реалии жизни в области литературы и искусства. Общение это было для меня чрезвычайно интересным и очень контрастировало с моей работой, где каждое утро, одевая грязную, промасленную и холодную робу, я задавал себе один и тот же вопрос: Неужели вот так каждый день и всю жизнь. С великой завистью смотрел на журналистов - целый день сидят, по коврам ходят. И это обстоятельство наводило меня на мысль, что школу всё-таки посещать необходимо, хотя бы иногда, чтобы меня там не забывали, а вдруг пригодиться. Ведь советовала мне литераторша идти на журналистику, а тут как раз отработаю три года, получу направление в институт от Издательства (направление гарантировало поступление даже с тройками), и чем чёрт не шутит, может, и по коврам похожу. Тысячи раз меня долбили про «учиться надо, надо учиться», но звуки эти для меня были пустыми, пока эта пустота не заполнилась вполне реальными и объёмными щелчками, которые заставили мозги шевелиться в другом направлении. Школу я прогуливал ещё по причине взятых на себя обязанностей провожать поздно ночью одноклассниц. Это было утомительно по причине хронического недосыпания. Приходил к полуночи, а утром рано на работу. Отсыпался в воскресенье, несмотря на хождения мимо меня всего состава семьи и экспериментов над моей физиономией племянницы. Но добрые дела отзываются впоследствии: На дне рождения одной из них я познакомился со своей любовью, а на таком же мероприятии у другой, окончательно утвердился в своих чувствах.
В мае мы  готовили к сезону мой родной Пионерский Лагерь, где я много лет проводил свои прекрасные каникулы, о которых мне напоминал каждый уголок лагеря, каждый из которых навевал приятные и такие далёкие воспоминания. Вот так закончилась  славная и беззаботная эпоха, получившая мою новую оценку. 
В один из дней бригада порешила расслабиться в обеденный перерыв, и послали меня опять за бутылками, а провожая, тоже подкололи:  Ты проверь, чтобы пробки плотно закрывались, а то по дороге нанюхаешься, и мы тебя не дождёмся. На что я решил ответить своеобразно, купив себе бутылку водки. 
– Да ты придурок  …,  тебя кто просил белую? 
На что я ответил 
- Это я себе. 
Повергнув их тем самым в изумление. Открыв, я её опрокинул, но не до конца – духу не хватило. И чтобы не потерять лицо спросил: 
- Извините, может кто хочет присоединиться? 
Желающих не оказалось, и пришлось со второго захода завершить начатое. Элита после обеда разлеглась на травке – тихий час, а мы, шушера, пошли белить забор. Мне конечно было не совсем комфортно на жаре качать краскопульт, но зато впервые в жизни на пару месяцев удостоился Виктором Антоновичем. В бригаде уже были пару интеллектуалов Игорь Моисеевич и Артур Абрамович, которые никаким боком не принадлежали к избранному Богом народу. Первый был первоклассным специалистом в области полиграфии, поменявший её на вольготную жизнь, а второй состоял немцем, чрезвычайным аккуратистом, с кем я с удовольствием общался и работал в паре, если повезёт, а иногда даже в ход шёл немецкий язык. Как-то мы сели на перекур в обществе прораба, где я по своему обыкновению больно уколол словом одного из коллег. Вместо  ответа в меня полетела малярная кисть. Несмотря на свою некоторую заторможенность, я всё-таки успел увернуться, а кисть, отлетев от стены, попала на макинтош прораба. Тот отправил её по назначению. Вы когда-нибудь видели зелёный глаз? А вот нам, всем присутствующим, на этот счёт повезло. Летом я навестил своих друзей детства, которые работали в пионерлагере. Мой закадычный был пионервожатым, а младший, с которым мы познавали азы фотомастерства, уже стал профессиональным фотографом. Эта встреча была отмечена двумя бутылками водки и ведром вишни. С водкой я мог продолжить уже на следующий день, а вот на вишню лет пять даже смотреть не мог. Впоследствии они пошли по стопам отца, поступив в военное училище, и я их потерял на многие годы, а нашёл уже полковниками.
 В декабре нам доверили подготовить резиденцию ЦК к международным переговорам между Индией и Пакистаном, находящимся в военном конфликте. Советский Союз был организатором и посредником переговоров. Работа как всегда была самая грязная и тяжёлая на фасадах, к чему ещё прибавился студёный декабрьский воздух, когда как элита в полном составе приводили в порядок интерьеры. Зато кормили и обслуживали нас по высшему разряду, как дипломатический корпус. Такого меню я не пробовал даже в лучших ресторанах, куда захаживал, по случаю изменения статуса. Забавно было смотреть, как «общество» реагировало на сервировку, салфетки и безукоризненную чистоту, что особенно контрастировало с рабочей одеждой. А на ужин подавали спиртное, и всё это совершенно бесплатно. Но работа была чрезвычайно напряжённой и до позднего вечера. А когда ранним утром бригадиры получали задание, а на возражение: Это невозможно. Ответ был: С кем говоришь. Как-то бригада расположилась на перекур и ЭТО (управделами ЦК) проходило мимо. Все дружно и почтительно повскакивали, кроме меня. Но ничто не могло ЕГО отвлечь от великих мыслей, которыми было наполнено руководящее чело. Поля моей шляпы скрывали его лицо, но когда ОН поравнялся со мной, шаг на секунду замедлился. Ура, заметил! Значить я чего-то стою и вовсе не пустое место! Но, несмотря на «прекрасные» ужины, мне это порядком надоело, и я вспомнил, что являюсь малолеткой, да ещё учащийся, которому положен укороченный рабочий день, да и накопившиеся двойки пора исправлять. По окончании работ каждый из нас получил ЦКовский, новогодний шикарный для простых смертных паёк. Зарплата тоже была шикарная, что навело меня на мысль отметить своё совершеннолетие в ресторане, в кругу своих близких друзей, которых пригласил со своими девочками. Меня сопровождала соседка по дому, благодаря которой я за пару часов проходил полугодовую программу по предметам, сулящим мне «неуд», освобождая тем самым себя от постоянного присутствия на этих уроках. Мне до сих пор стыдно за тот вечер, когда я самостоятельно на свой несовершенный вкус выбрал меню, не соизволив спросить чьего-либо мнения на этот счёт. Ну что было взять с маляра 3-го разряда, к тому же ещё и списанного, потому как под Новый Год трое получили уведомление о сокращении. Двое пацанов, а третий, кто с ними не пил. Все трое были приняты весной, в начале сезона, и свою основную миссию на этот год выполнили, а на следующий сезон найдутся другие.
 
    
 Другая работа, совершеннолетие.
   Мне было чрезвычайно обидно оказаться лишним, даже в бригаде придурков и пьяниц, но выручил мой лучший друг юности, работавший уже к тому времени в проектном институте. 
– Ты ведь хорошо чертишь, а в соседнем отделе требуется техник. 
Принял меня очень вежливый кандидат наук. Поставив мне стул, после чего сел сам и спросил, где я учусь, на что ответил, что в 10 классе. 
- Что по черчению?  
- Хорошо.  
– По Русскому языку?  
- Хорошо.  
– По математике?  
Тут я замялся, потому как успел получить пару двоек (дёрнуло меня на урок придти). Не смотря на заминку, на работу принял, и как потом оказалось, нисколько об этом не пожалел. Чертить для меня было большим удовольствием, и я был по этому поводу безмерно счастлив, но через неделю шеф окунул меня в высшую математику с симпликс методом и бесконечными вычислениями, которые сейчас за несколько секунд производит компьютер. Это обстоятельство сильно напрягало мои мозги, которые я так берёг все годы учёбы, но к счастью это оказалось им по силам. На новом месте я впервые увидел другую жизнь. Нет совсем другую, о которой даже не подозревал. После моего неоднозначного коллектива, меня окружало элитное общество со званиями и без званий, но это нисколько ни умаляло их достоинств. Мой будущий преподаватель, образованнейшим в области истории и теории архитектуры и искусства, два аспиранта, один из которых был сыном главного композитора и дирижёра республики, а второй знаменитого артиста, непревзойдённого Отелло. Но больше всего меня поразило белокурое и в то же время курчавое Существо (потому как не подходило ни под одно определение, известных мне девчонок) в очках, с носом, устремлённым в потолок и книжкой стихов в охапку.  
– Ты Кафку читал?  
Была её первая фраза. Скорее всего, это был тест, после которого решалась судьба общения. Спросить: Что это? Я постеснялся, чтобы не показать своё темное прошлое. Не терпелось парировать про мою настольную книгу, одну из десятка, доставшихся мне в наследство - «И один в поле воин», которую она наверняка не читала, но воздержался, в виду своей врождённой скромности. И так я стоял, потупив взгляд, ожидая неминуемого приговора. Но Существо неожиданно проявило ко мне снисходительность (видать не я один такой) и стала невзначай подкидывать мне умные книжки, которые мне чрезвычайно понравились, за что я в порыве великой благодарности пригласил её в горы. Это дорого стоит, потому как горы для меня святое, а второй впоследствии стала будущая супруга. Горы ей очень понравились,  и этот дуэт постепенно разросся до тёпленького квинтета близких друзей. Мы с ней имели одну общую черту – не быть похожими на всех, но тут она меня, конечно же обставила по всем параметрам. Здесь для меня требовались другие качества, которыми нужно было ещё обзавестись, и с её помощью я стал восполнять этот пробел. Она, в отличие от меня, свои деньги тратила на книги, пластинки, а ещё на шикарную по тем временам стереорадиолу, напротив которой наша дружная компания устраивал замечательные вечера с прослушиванием классической музыки. На эти вечера приносили свои шедевры все, кто их имел. Случался джаз и более лёгкие произведения. 
С новой работой у меня появились новые друзья и конечно подруги, потому как моя очкастенькая меня бросила, выйдя замуж, и уехала в Москву. Первой была библиотекарша, у которой я брал умные книжки, но и она тоже уехала, только в Израиль. Вторая выбрала меня сама, пригласив пару раз в свою компанию, и вдруг подходит ко мне в расстроенных чувствах и объявляет, что её родного папеньку переводят в Москву. 
- И чего тебе не нравится, такая перспектива. 
В субботу она меня опять пригласила к своим друзьям, с предварительным заходом к себе домой, для переодевания. Дома  познакомила со своими родителями, а отец стал невзначай расспрашивать меня про жизнь, а потом пригласил сыграть в шахматы. Пять минут мне хватило на мат. 
- О, да с тобой можно по-серьёзному. 
Со второй партией провозились минут двадцать с тем же результатом. Седовласый расстроился и, не обращая внимания на визги дочери, пригласил на третью партию. 
– Да проиграй ты, наконец, чтобы  он успокоился. 
Но я был неумолим и завершил успешно начатое. В понедельник мне была предложена Москва с архитектурным институтом и даже машиной, но менять горы на всё это, я был не намерен, да и женитьба совершенно не входила в мои планы. Она мне написала пару писем, на которые я с радостью ответил. Потом один наш аспирант поехал в Москву на защиту, и привёз мне от неё шикарный по тем временам подарок – большой кожаный портфель. В ответ выслал пространное послание с благодарностью, эпитетами и последними сводками. Это всё, на что я был способен. В институте свершилась, наконец-то, моя вожделенная мечта – я очень удобно уселся, правда без ковров, но думаю они вряд ли мне пригодились бы в этой ситуации, потому как удобство заканчивалось минут через  сорок-шестьдесят. Все выходили покурить, обменяться новостями, свежими анекдотами, а я совершал круговые пробежки: коридор, лестничный марш, подвал, коридор, другой марш, четвёртый этаж, коридор…И так кругов пять, после чего туловище приходило в норму, ломота отступала на время. Через неделю ко мне подошёл техник с соседнего сектора и заявил, что если я так буду упираться, то их всех уволят, а оставят только меня, на что я ответил, что у меня испытательный срок. 
- Считай, что он у тебя закончился. 
Так постепенно я стал усваивать науку Сачка. Потом меня перевели в другой отдел, из-за премудростей в штатном расписании, где в лице шефа нашёл великолепного учителя по архитектуре и полюбил её всей душой. Полюбил и самого шефа и как мне кажется на взаимной основе. Наши тёплые отношения продолжались вплоть до его кончины, а последние несколько лет уже в письменной форме, в виду его переезда в другую страну. В отделе была очень доброжелательная обстановка с шутками и перекрёстным юмором. Я окунулся в другой мир, который очень скоро стал для меня родным. Со мной общались, как с равным, ну только иногда, как с подростком. Теперь уже подкалывали и меня. Впервые узнал, что такое командировки. Первую на пять дней мы выполнили за четыре часа, обследовав галерейный дом для малосемейных, где оказались семейки и побольше. На следующий день поехали в закрытый городок среди гор. Милиционер долго рассматривал титульный лист нашего института с печатью, которая подтверждала, что нам необходимо обследовать этот замечательный городок, расположенный в тесном ущелье. Маленький, уютный с архитектурой 50-ых годов ещё славился московским обеспечением. Там мы полюбовались на витрины, но на все командировочные купили только водку и пошли в гору, где далеко наверху находилась Лавинная Служба. Только неся этот рюкзак, до меня дошло, почему в попутчики был выбран именно я. Коллега была прекрасной женщиной, любимой аспиранткой шефа, в квартире которой происходили наши теоретические занятия по альпинизму. Знакомые и друзья были у неё на всех научных станциях ледников, метео и лавинных служб, которые она навещала в свои законные отпуска, а как оказалось в данном случае совершенно незаконной. Пришли мы уже поздно ночью, но приём был чрезвычайно тёплый, перешедший в горячий. Всю ночь компания из хозяев и таких же гостей продолжали дискуссии и пели бардовские песни. Поводом этой встречи был 23-е февраля. В основном это была горно-альпинистская братия. Там я познакомился с известным поэтом и бардом, который впоследствии приглашал меня на свои концерты, где я попутно демонстрировал свои горные слайды, очень ему понравившиеся. Это были первые выходы в свет моих снимков, а так же первые гонорары. Вторая командировка была с шефом, в древний город Бухару, столицу средневекового ханства, очень интересная, где я впервые ознакомился с архитектурным наследием Средней Азии. В третью, в Ферганскую Долину с аспирантом, я напросился сам, решив его там бросить и пойти на озеро Сарычелек, находившееся высоко в горах в заповеднике. Мимо кордона я как-то прошмыгнул, но на озере меня без особого разрешения не ждали, и выдворили с миром. Прогулявшись ещё немного по горам, я с понурой головой явиться в распоряжение коллеги. А там во всех городах его друзья по студенческому общежитию занимали уже большие должности и мы на своей шкуре испытали все тяготы азиатского гостеприимства. Одно застолье сменялось другим и так две недели – мы не просыхали. Под конец «командировки» я заметно продвинулся в усвоении местного языка, но алкоголиком всё-таки не стал. Между делом мы обследовали и зафиксировали десятка полтора домов с особенностями в архитектуре, присущими только этому региону. И здесь ознакомился с древним городом Кокандом, тоже столицей одноимённого ханства. Вот такие интересные были у меня командировки. На работе конечно было построже, но и там случалось…  Помню, когда я уже основательно вошёл в образ Сачка, целый день лазил по своим друзьям, печатал фотографии в фотолаборатории и под конец рабочего дня заглянув в отдел, обнаружил на своём месте шефа. Увидев меня, он громко и торжественно произнёс: 
- Ребята, Витенька начертил сегодня девять линий!!! 
Мне стало чрезвычайно стыдно, после чего остался после работы и за пару часов выполнил всё задание.  Такого прекрасного шефа у меня больше не было никогда. Через несколько месяцев после поступления в городе произошло землетрясение, которое в корне поменяло всё. Европейский центр города, построенный в основном из сырцового (необожжённого) кирпича в конце прошлого века, стал непригодным для дальнейшего применения. На наш Бродвей посыпались кирпичи, элементы архитектуры, а в некоторых случаях и стены, обнажив интерьеры. До сих пор помню кровать, у стены, которая рухнула, а ведь на ней в это время (6.40) спали. В одночасье Бродвей навсегда прекратил своё существование и том виде больше никогда не возрождался. В наш Институт приехали проектировщики со всего Союза, разрабатывая свои микрорайоны на месте развалин и старой застройки. Кстати, в последнее время я жил в микрорайоне, спроектированном и построенном ленинградцами. Приехали они в костюмах с галстуками, неся нам свою культуру. Особенно своим снобизмом выделялись москвичи. Они ожидали встретить тут туземцев, но общество нисколько им не уступало, включая тех же туземцев. Но вскоре пиджаки с галстуками были сняты, затем рубашки поменяли на майки. Снобизм поистёрся об жару, которая их чрезвычайно донимала. Заглянув случайно в комнату командировочных, обнаружил их на рабочих местах в купальниках, а посередине комнаты стояло корыто с водой, где они поочерёдно полоскались. Один из них, кажется киевлянин, получил солнечный удар и отправился на Родину. Зато среди москвичей оказался альпинист и организовал в институте секцию, и нас, аборигенов, стал водить в горы. Так началась моя карьера альпиниста. В нашей работе тоже появились некоторые изменения и я ещё ближе подошёл к архитектурному проектированию. Однако обнаружил при этом, что не такой умный, каким казался себе до недавнего времени, а иногда даже совсем  наоборот, но эта жизнь так мне понравилась, что отступать в прошлое было уже невозможно. К математике с физикой стал относиться серьёзней, посещал лучшую в городе изостудию, а черчение с сочинением в область этих проблем не входили. Но перед самым концом учебного года со мной произошёл случай закончившийся больницей. Кстати виной этому происшествию оказался мой болоньевый плащ, не сошедший ещё к тому времени с олимпа моды. Говорил мне один товарищ: Хочешь жить, не выделяйся. Но это шло вразрез с моими убеждениями, за что впоследствии неоднократно пострадал.  К тому времени я создал свой имидж: костюм, обязательно с галстуком. А в продолговатом пальто и широкополой шляпе в кругу меломанов получил прозвище Пастор. Ну не любили меня плохие мальчики за этот вызывающий вид, особенно за очки с галстуком. Я для них был как красная тряпка для быка, а под влиянием алкоголя процесс этот у них становился необратимым. Помню как-то попал в одну компанию, где на меня косился один паренёк. Наконец мы случайно встретились в коридоре, после чего он мне выпалил: 
-- Давай по-простому, сними галстук. 
Уже значительно позже, возвращаясь из вечернего института с двумя сокурсницами, услышал за спиной стандартную фразу: 
-- Закурить не найдётся? 
Мой ответ, что не курю, их явно не удовлетворил, и они гурьбой поплелись за нами. Пуститься наутёк в присутствии девчонок я себе не позволил, что дало им возможность окружить нас и, не смотря на вставших на мою защиту сокурсниц, меня каждый из них намеревался ударить. Не знаю, откуда у меня образовалась прыть, абсолютно мне не свойственная, но все четыре кулака пролетели мимо, освежив меня дуновением воздуха, а  я сиганул промеж них, да так шустро, что через 50 метров мои ноги стали наполняться ватой, исключив дальнейшее передвижение в таком темпе. Резко повернувшись, задел кулаком переносицу преследователя. Он взвыл, схватившись за лицо, а мне, чтобы удержать равновесие пришлось сделать шаг в сторону второго преследователя, который, к моей радости, не стал испытывать судьбу и повернул назад, хотя меня можно было повалить одним пальцем. С трудом, дойдя ещё 50 метров до стройки будущей гостиницы, в проекте которой когда-то приложил руку, выломал доску и проник во внутрь, усевшись поудобнее. Не помню, сколько мне понадобилось времени на реабилитацию и для дальнейшего передвижения, но и она была не полной. И на этот раз Господь дал мне силы выйти из создавшейся ситуации с малыми потерями – четвёртое сотрясение мозга моя голова могла бы не выдержать.
Второе было по окончании школы, где тоже плохие мальчики довели меня до больницы. Пролежал в больнице самые важные для учёбы дни. Тогда я ещё не подозревал, что это начало традиции, которая будет сопутствовать окончанию каждого этапа обучения. Как хорошо, что я отказался от предложения моего первого шефа стать его аспирантом. После хорошей зарплаты снова сесть на минимум? Меня бы никто из родных не понял. Да, я бы защитился через два года, как и было обещано, но при этом руководитель сидел бы на мне верхом, не дав продохнуть (в этом сомнения не возникали), уж не говоря о халтурах. А если предположить, что меня может ждать к концу этого этапа обучения, то решение было абсолютно верным. Это было уже после службы в армии, когда я наконец стал получать довольно приличную зарплату, получив самую высокую в своей жизни должность, что очень грело моё тщеславие. Но счастья она мне не принесла, а совсем наоборот. Общение с высокими должностями, включая министра, сделали меня подневольным – я совершенно не принадлежал самому себе, и горам в том числе. Мой творческий процесс часто зависел от высокопоставленных мнений, часто противоречащих друг другу, да и  начальником я был никудышным и абсолютно не требовательным.  Но один эпизод стал переломным в моём сознании, после чего я навсегда отрёкся от карьерной лестницы. Один из проектов мне пришлось выполнять в очень сжатые сроки (очередная прихоть начальства), что потребовало от меня двое последних суток безвылазно сидеть за подрамниками, включая бессонные ночи. Но на совет к министру я явился во всеоружии, но тот уставился не на проект, а на меня, к тому же ещё и ниже пояса, что заставило меня проверить, всё ли у меня там в порядке. И тут началось: 
-- Когда ты шёл по коридору, я слышал, как шуршат твои штаны и т. д. и т. п.
Оказывается виной всему были мои джинсы – одежда не по тамошнему уставу. Да и это можно было бы проглотить, но главное заключалось в другом -  проект после этого экспрессивного монолога вдруг стал никому не нужен, про него тут же все забыли.  После этого эпизода я  твёрдо решил после отпуска навсегда распроститься с должностями, а разницу в зарплате спокойно компенсировать леваками в своё свободное время, которого должно стать значительно больше. Но перед самым отпуском меня вызывает начальство с идеей, которую ему подбросили коллеги по статусу на одном из высокопоставленных сборищ. Идея была конечно интересная, но у меня отпуск через два дня, этим же  начальством подписанный и авиабилеты на троих. 
 - Ты свои интересы ставишь выше служебных. Иди (как собаке).
В отпуске идея меня не покидала, после чего я с эскизом явился на ковёр, но их идея к этому времени уже потеряла свою актуальность. Вот тут я внутренне вскипел и написал заявление об уходе, чем очень удивил обладателя кабинета (некоторых друзей тоже): 
 - Тебя зарплата не устраивает? 
 - Нет, вы и ваше отношение.

 Конец школы.
   Под конец учёбы посетил урок химии, которую вела наша классная руководительница, в надежде, что меня, как пострадавшего (справки были предоставлены), не будут судить строго. Пришёл в надежде на поблажку в виде тройки, но вердикт был жестоким – твёрдая двойка, когда как некоторым ученикам была предоставлена возможность поправить своё положение. Мои способности, по её мнению, не могли совладать со столь сложной наукой. С химией мне на самом деле почему-то никогда не везло, и, наверно, поэтому я её органически не переваривал, как органическую, так и неорганическую. Сам учебник в открытом виде перед очами действовал на меня чрезвычайно успокаивающе и больше пяти минут моё внимание и глаза не выдерживали. Ещё может быть потому, что все химички, как на подбор, были старыми девами, а эта оказалась венцом этого вида, притом ещё и коммунистка. Правда было исключение во второй школе, где преподавала мать моего будущего друга, учившегося в соседнем классе. Она была мне очень интересна, так у неё я имел четвёрку. Известие это меня как молнией прошибло – конец всему, к чему так целеустремлённо стремился целый год, и всё это из-за химии, которая мне в жизни больше никогда не пригодится.  В голове образовался хаос, со смятением. Туго соображая, я встал и направился к выходу. 
– Ты куда? 
Послав её про себя куда подальше, я вышел, а про несказанное, я думаю, она и сама догадалась. Прямохонько пошёл в магазин снимать стресс. Проснувшись рано утром, чтобы разбавить водичкой оставшиеся ещё градусы, я уже было опять завалился на постель, как вспомнил вчерашний инцидент. Сон как рукой сняло. Опять стало невыносимо муторно на душе. Обхватив голову руками, я стал думать, как из этого чёрного болота выкарабкаться. Тройку Коммунистка не поставит, даже получив инструкцию из Райкома. Разобраться с врединой посчитал неправомерным,  тем более, что сам виноват, второй вариант значить отпадал, оставался третий и последний - Химия. Поставив спички на глаза, я прочитал первый параграф, после чего его аккуратно законспектировал, то же случилось и с остальными в течение трёх дней. Таким образом была исписана общая тетрадь, и органическая химия получила свой дубликат, побив тем самым все мыслимые для меня рекорды писания. В день Х явился на прослушивание. Меня почему-то не спрашивала (думала наверно, что пришёл вымаливать тройку после занятия), пока на один из вопросов никто не ответил. Пришлось ответить мне, после чего она подняла брови и вызвала к доске. Ответы мои сыпались, как из рога изобилия, после чего она подошла к моей парте и пролистала волшебную тетрадку. 
– От кого не ожидала, так это от тебя. 
На этом мы с миром разошлись, а я начал освобождать свои полки для более перспективных дисциплин, а когда мы встретились вновь через две недели на экзамене, то за тройку мне пришлось попотеть, поскольку я химию уже вычеркнул из своей жизни. А теперь я таким же методом буду учить физику с математикой. Спасибо химии.

 Институт.
  Теперь дорога в институт была открыта, и с честью выполнив намеченный план, я стал студентом дневного отделения, потому как вечерней жизнью за три года насытился сполна. Правда, перед экзаменом по математике, набрав несколько вопросов, направился к  своему новому другу из прекрасного горного квинтета для их осветления, потому как моя соседка-спасительница укатила в отпуск. Но попал в разгар работы над очередной его халтурой, за которой просидели всю ночь почти до сдачи, после чего он вызвался сдать экзамен за меня. От предложения я не отказался, после чего у меня образовалось три лишних, после проходного, балла. На сочинении я тему раскрыл быстро и только собрался проверить написанное, как получил аналогичное предложение от соседа по парте. Тема была та же, но далёкая от совершенства. Если это для технического ВУЗа сошло бы, то ошибки почти на каждой строчке стали бы большим препятствием для положительной отметки. Этим соседом оказался мой будущий сокурсник, отличник и самый успешный из всей нашей группы специалист. Он стал не только хорошим архитектором, но ещё и высшим преподавателем с собственной методикой, открыв кафедру дизайна в университете. Опробовав её, он потом махнул в Москву, где так же великолепно прижился со своей неординарной методикой.
Меня сразу назначили старостой группы, что совершенно шло в разрез с моими принципами, поэтому после выдачи мною стипендии (выложил всё на стол и все сами разобрались с этой кучей денег) пошёл в деканат объясняться по этому поводу. Захотелось настоящей студенческой жизни? Так и бери её родную. Этот год стал в моей жизни одним из самых счастливых. Я наслаждался дневной жизнью, новыми друзьями и даже учёбой, особенно историей искусств и проектированием, но больше всего начертательной геометрией, о которой уже имел представление на лекциях в группе своего друга, а на работе, вычерчивая сложные перспективы. На урок ходил, как на праздник, а на экзамене случилась трагедия. Я вычертил своё задание и заодно всем желающим в ближайшем окружении. Эта возня была замечена, и был вызван к ответу. Проверив работу, экзаменатор мне выдала ещё одну задачу, которую я тут же решил, не переворачивая лист. Вот тут и началось. Оказывается я, Вольный Художник, проявил неуважение к преподавателю, не совсем ровными линиями (не по линейке), за что получил ещё одну задачу, оказавшейся аброкатаброй, не имеющей решения. 
– Ну что Умник, решил? 
Я хотел было по этому поводу устроить дискуссию, но был грубо оборван и выставлен с тройкой в зачётке. Вся группа была в шоке, а основной причиной всему этому была моя шевелюра «А ля Битлз». Сейчас можно себе это позволить, а тогда мы с ещё одним моим другом были единственными  в городе носителями такого эксклюзива. Это выглядело так, как если бы сейчас парень заплёл косу до пояса, дополнив её бантиком. Мы были объектами внимания везде, где бы не появлялись. И преподаватель взяла на себя обязанность полиции нравов. При выходе из аудитории меня поймал заочник, спросив, что я получил. 
- Мне сойдёт, иди, сдай за меня. 
Поменяв корки на зачётках, я пошёл сдавать зав. кафедрой, где имел с ним продолжительный диалог, после чего получил ОТЛ. и крепкое рукопожатие, но лишился возможности оспорить свой казус. На мой первый проект пришли смотреть вся группа, и даже старшекурсники, потому как я был единственный, кто был знаком с архитектурой ещё до учёбы. Не пришлась мне по вкусу только геодезия. Мы архитекторы, Белая Кость, а геодезия удел низшего сословия. Я был к ней несправедлив, не предполагая, что она мне послужит в армии на стройке, в реставрации на обмерах, в геодезических экспедициях в горах. С сокурсниками мне повезло. Ребята все были интересные и каждый по-своему, а вместе они составили отличный коллектив. Отличник услаждал нас бардовскими песнями, а другой великолепно исполнял под гитару репертуар «Битлз», очень актуальных в то время. А с третьим мы подружились поближе. Общее у нас с ним были рост, отношение к юмору и артистизм, где он держал первенство, как сын артиста. Своим обаянием, манерами и внешностью он очень походил на Александра Абдулова. С нами ни в одной компании не было скучно, даже на улице и в транспорте мы были объектами внимания. Он был яркой личностью и в дуэте с ним я, бывало, оказывался на вторых ролях. Это обстоятельство было мне доселе неведомо, но пришлось смириться. Стоит заметить, что этот парень, искромётный красавец, мимо которого не могла пройти ни одна девчонка, не открыв рот, завороженная этим видом, по причине возлияний превратился в кащееобразного и мрачного субъекта, выгнанного со всех работ, несмотря на незаурядный талант. Семья от него тоже отвернулась. Последний свой день рождения, пятидесятилетний юбилей, он отметил в нашей семье, после чего через три месяца сгинул в небытие. После учёбы нас ждала практика по геодезии – тоже оказавшейся незабываемой. В 25-км. от города у речки стояли наши палатки, а недалеко проезжали электрички, так что оторванными от жизни мы не были. Это были прекрасные дни с пляжем у речки и этюдами на пленэре, а вечера с кострами и песнями. Но трудиться приходилось не мало. Особенно всем запомнилось, как на сорокоградусной жаре мне пришлось вбивать топором два десятка кольев, а так, как мой друг по состоянию своих рук не мог в этом участвовать, то это приходилось делать в нашей бригаде мне одному. Под конец я из последних сил собрался вбивать последний кол, но топор пересилил мои руки и опустился прямо на голову острым концом. Кровь потекла по лицу, которое выражало полное отсутствие эмоций. Я даже обрадовался, что досрочно избавился от этой работы и направился в свою палатку, отказавшись от посторонней помощи. Последние дни с камеральными работами были очень напряжёнными и бессонными. Помню, как-то прочертив тушью толстую линию для рамки, я заметил, как её пересекла муха. 
-- Ребята, мой чертёж оттоптала муха! 
В наряжённой работе наступила маленькая пауза с весёлым смехом – среди ночи всем было интересно посмотреть на проделку этой нахалки. Со мной часто происходили случаи из разряда не стандартных. На уборке хлопка к нам приехали друзья из города и был устроен вечер у костра и конечно с выпивкой. Хорошо набравшись я пошёл спать, перейдя арык по неровной ветке, которую мы днём с трудом переходили со страховкой, но и это ещё не всё. В комнате мне стало душно, а выйдя во двор, нашёл себе удобное местечко до утра. И только утром оказалось, что лежал я у будки хозяйской собаки, к которой мы даже с едой боялись подойти, до того она была свирепой.
 
Институт вечерний.
  Но праздник этот скоро закончился, когда на втором курсе я потерял отца и мы с матушкой остались без средств к существованию, после чего пришлось взять академический отпуск. Опять пошёл работать в родной институт, вот только мой любимый шеф покинул его, уйдя на преподавательскую работу, и я опять попал к своему первому, подобравшему меня два года назад. Девять месяцев, впервые освобождённый от учёбы, я серьёзно занялся альпинизмом, не упуская возможности всегда проводить все выходные дни в горах с друзьями или без них, но всегда. Но в сентябре эта лафа закончилась – началась учёба на дневном отделении, которую я умудрился совмещать с работой. В институте я говорил, что на работе, а на работе соответственно, что в институте, а где был на самом деле теперь уже трудно восстановить. Но работа при этом нисколько ни страдала – пришлось выкладываться, чего нельзя было сказать про учёбу. Зачёт по физкультуре, получил только после того, как самбисты в течение часа отрабатывали на мне свои приёмы. Налетавшись вволю, я на четвереньках с зачёткой в зубах выполз из спортзала. Придя на немецкий,  очень удивил старушку, своим присутствием в этой группе и ставить нахалу зачёт она категорически отказалась. Но зачёт был нужен и пришлось подумать, как это сделать без лишней крови. Остался в аудитории и стал её гипнотизировать, не скрывая печали на своём лице. Не помогло, видать я сильно задел её благородные чувства. Но за это время заметил, как она просила архитекторов нарисовать ей цветочки. Выход был найден, я пошёл исполнять это желание, хотя меня лично об этом не просили. Ярких красок я не пожалел – цветочки получились отменные, даже рамка нашлась. Когда ей преподнесли этот подарок, она обомлела, не скрывая восторга. Но узнав, кто это исполнил, сказала, что «не может это принять от него». А я сквозь щелочку двери наблюдал за этой процедурой ещё с полчаса, пока она не приняла всех студентов, не оставляя, при этом, без внимания мои цветочки. Дождавшись своего часа, когда вереница студентов иссякла, я скромно пересёк порог аудитории. Поворчав немного, она дала мне текст, который я перевёл, не так чтобы очень гладко (не имея долго практики), но на зачёт хватило, который поставила, ещё немного поворчав. Тянуть, таким образом, ещё четыре года было немыслимо и пришлось перевестись на вечернее отделение. Принимал я это решение со слезами на глазах, но другого выхода не было. И вот эта стадия, пусть не совсем благополучно, но всё-таки завершилась.

 Путешествие.
   А тут уже стало светать, и моему взору открылся величественный вид цирка. Мрачные скалы, ледник, ещё не растаявший снег, густая синева неба и тишина... Меня окружала суровая гармония, в которой не чувствовал себя лишним, я слился с ней, завороженный этим великолепием.  В первый раз это всё было скрыто непогодой, из-за которой мы через меньший перевал спустились в соседнюю речку, теперь же решил идти прямо на вершину, мысленно наметив себе маршрут. Скалолазание было моей любимой утехой и я был переполнен радостью перед предстоящей разминкой. Но тут выглянуло солнце, отогрев мои заледеневшие косточки, и мне тут же захотелось заглянуть на недосмотренные сновидения. Проснулся от ощущения, что косточки стали поджариваться, но два глотка во фляге ещё не оттаяли. Пришлось собирать капельки с таящего снега. Накапало не густо, но жажду залил, даже осталось немного. И так, вперёд, меня Вершина ждёт. Одолев метров 50 по крутому леднику, я вдруг обнаружил сзади маренное озеро и ручейки, стремившиеся к нему с ледника. Жалко было терять высоту, но заполнить флягу было необходимо, да и перекусить не мешало наконец-то. Кто знает, что меня ещё ждёт впереди - «Терра инкогнито». Озеро было покрыто тонкой коркой льда, ещё не успевшей растаять. Напился и даже умылся на радостях, теперь можно и перекусить. Смешав сгущёнку со снегом, получил настоящее мороженное. Ну, теперь готов к подвигам. Одолев ледник, ступил на скалы, где мои трикани начали терять свою основную функцию. Пришлось кое-где лезть в носках. Дополнительной обуви конечно же не было, как и лишних тряпочек, зато рюкзак лёгкий, ничего, что мёрз всю ночь, зато лишние килограммы целую неделю не носить. Четыре часа я покорял эту вершину, чуть не уронил свою единственную обувь, успев в последний момент ухватить шнурок. На этот раз Бог меня миловал, помог мне и лёгкий рюкзак, с тяжёлым я бы не вылез. Больше я этот подвиг  никогда не повторял и никому не советовал. На вершине оказался слегка потрёпанным, но зато счастливым. Очередная цель достигнута – всё ниже меня, простор просто изумительный. Вот они все цепочки хребтов, какие ближе, а какие в дымке. Только со стороны города ничего кроме дымки (то бишь пыли), за которой больше ничего. Но это меня нисколько не расстроило, потому как ближайшее окружение вселяло гордость за достигнутое. Напротив моей стенки оказался перевал и не очень сложный, но его оставлю на потом, думаю, что пригодится. Вряд ли кто захочет повторить мой маршрут, да и сам кажется, насытился. За то я на вершине, душа пела и плясала. Бросив последний взгляд на этот суровый, прекрасный и сказочный цирк, который будет звать меня всю оставшуюся жизнь, потому как там осталась частица моей души, крепко запавшая на эту величественную красоту, на эту стенку и все здешние переживания. И так я пошёл осваивать долину речки Минжилки, оказавшуюся не такой впечатляющей вначале, но потом открылся большой и красивый водопад, и за ним такая же красивая речка. Везде были только камни со скудной растительностью, ни кусочка земли, но постепенно зелень нарастала, а земли всё не было. Дойдя до первой площадки с настоящей землёй, я решил остановиться и сварить себе наконец-то, напоминающее настоящую пищу, а то сгущёнка что-то приелась, как бы после неё что-нибудь не слиплось. Да ещё с началом спуска, как назло, стала побаливать голова. Говорили мне врачи, предупреждали, не нагружай голову – хуже будет. Ну что теперь поделаешь, терпи, раз такой умный, зато с верхним образованием. Посмотрев небо с часик, пошёл добывать дрова и заниматься импровизированной кухней. Ночь подарила мне великолепный сон, а утро вчерашнюю похлёбку и я был опять счастлив. И так вперёд. Речка оказалась довольно внушительной, переходить её надобности не было, а то была бы проблема. Но была другая напасть, и опять на голову. Идти пришлось опять только по камням, а металлические трикани в соприкосновении с камнями сильно отдавали в голову, которая сразу же стала реагировать. Когда терпенью пришёл конец, я опять разлёгся с видом  на небо. Но облака пропали, и стало скучно. Посооброжав немного, решил нарисовать себе что-нибудь сам с закрытыми глазами и после очередной порции воды, открыл кинотеатр. Вдоволь насмотревшись, я обнаружил довольно приличное состояние, что навело меня на мысль двигаться дальше. Повстречались огромные заросли смородины, даже где-то спелой. Вот тебе и обед без хлопот. Но камни никак не кончались, что навело меня на мысль искать альтернативу этому бесконечному цоканью. Здесь бы мне тоже пригодилась сменная обувь, что помягче, А если бы взял всё, что пригодится, то мог бы вчера стенку не одолеть. Пока искал подходящее место для нового зрительного зала, моему взору открылся водопад, спадающий с левого хребта. Я уже было собрался к нему на встречу, как оказалось, что помимо расстояния, нас ещё разделяет речка, ещё более набравшая силу. Минут десять бродил в поисках переправы. Но одолел, перепрыгнув вслед за рюкзаком на ту сторону. Водопад заворожил, но стена поменьше, и, уложив себя напротив неё, стал созерцать завтрашний маршрут. Про камни уже основательно подзабыл, но голове всё ещё не полегчало, а мысль о пище наводило  тошноту. Ура, значить ничего варить не нужно, и можно заваливаться на ночлег. Напившись вдоволь, я успокоился до утра, которое встретило меня намного веселее. Откусив горбушку хлеба и не получив ожидаемого удовлетворения, пошёл искать подножный корм. Замешкался правда с ним, но на душе стало теплее и к очередным подвигам был готов. Начерченный вчера маршрут несколько сбился, опять пришлось некоторые участки преодолевать в носках, а к обуви относиться более ответственно. Ближе к обеду наткнулся на непреодолимое препятствие. Ни вправо, ни влево, ни вверх ходу не было. А лезть опять вниз, вслепую, ещё страшнее. Пришёл называется. Сделав несколько попыток, взволнованный и с мелкой дрожью в конечностях, я опустился на камень, обхватив голову руками. Вот к чему приводят некорректные умозаключения. Да, мозги иногда полезно включать, а не поддаваться сиюминутным настроениям. С тоской смотрел на камешки вдоль речки, ставшие вдруг такими родными и такими недосягаемыми. Солнце припекало, тени нет, лечь некуда, а сидя ничего путного в голову не приходит. Завела, дальше некуда, хорошо, что ещё сесть можно. Такая ситуация уже возникала в моей обширной практике. Тогда тоже был один, и похожая стенка, тоже было несколько острых моментов и ужас перед подобной ситуацией, но обошлось, а сейчас всё наоборот, нарвался в полной эйфории.

 Другое путешествие.
     Поход тоже был примечательным, оставившим много незабываемых впечатлений и 
даже записанный по горячим следам. Собирался что-то более серьёзное изложить на эту тему, но не получилось. Так и лежит себе тетрадка в архиве. А собиралась большая компания, весь квинтет, но в последний момент кто-то заболел, у кого-то жена заболела, а предводителя родственники собрались срочно обженить, назначив судьбоносное свидание. Четвёртая, узнав, что остался я один, категорически отказалась от такого компаньона, сказав, что жить ей ещё не надоело. И правильно рассудила, к моей великой радости. До похода я просил предводителя отложить его на день, но он был неумолим. А в этот день у меня был последний экзамен. И вот как будто все препятствия устранены, иди и сдавай. Нет же, программа уже утверждена и для корректировки требовался экстренный случай, в который экзамен не вошёл. А ведь это была первая сессия, и как потом оказалось единственная, которую я мог сдать без хвоста, но не сошлось. И это ещё не всё. По пути на автостанцию у меня была пересадка на другой транспорт, недалеко от стройфака, где был намечен экзамен, и надо же было мне там встретить преподавателя. Он с удивлением рассмотрел мою экипировку: Ты куда? Знать бы заранее о такой ситуации, можно было бы наплести про спасательную экспедицию, которая без меня не совершится, но в моей голове был только предстоящий поход, и встреча эта была мною абсолютно не запланирована. От неожиданности я просто остолбенел, тупо открывая рот, помогая ему жестами, потому как членораздельных звуков не последовало. Он усмехнулся: Ну ладно иди, иди. – Ура! Отпустил! Но я всё равно находился в глубокой растерянности, и только сидя в автобусе, до меня, наконец, дошло, что мог бы и на экзамен сходить, но умная мысля, как по неписаному правилу, пришла апосля. А экзамен этот я сдал в разгар зимней сессии с седьмой попытки. Но это будет не скоро, а пока меня ждал маршрут неизведанный ещё нашей командой, давно витавший в ней с моей подачи, и мне выпала честь его первооткрывателя. Хотя на самом перевале я уже был в составе альпинистской группы, но это был зачётный траверс через три вершины, сухой и технический, и всё, что по бокам от него, осталось тайной, которую я решил приоткрыть. А началось всё в обществе нескольких групп матрасников, густо заселивших долину Гулькамсая. Но из них никто не догадывался, что тут существует волшебная тропинка, круто уходящая вверх, а волшебная, потому как существовала только для меня, ведь больше никто на неё не покушался, а вела она меня в неизведанное, что прибавляло эйфории, которую слегка портили визги и дикие крики, доносившиеся из ущелья. Только через час я почувствовал блаженное состояние единства с природой. Но к этому времени прошёл мимо родника, звавшегося в народе Водопроводом, что повлекло за собой отсутствие достаточного количества воды. Потом залез на козью тропу, с которой с большим трудом спустился на человечью. Так и прошёлся с подсушенным языком до ночлега, не дойдя полчаса до настоящей стоянки с водой. Может это обстоятельство меня и спасло, потому как на ужин я открыл банку тушёнки, из которой зачем-то ещё и воздух вышел. Не придав этому значения (потому как случилось это впервые), решил попробовать. Она оказалась солёной и совершенно не привлекательной, и есть её совершенно не хотелось, потому как мучила жажда, а три глотка воды во фляге ситуацию вряд ли бы изменили. После этого «ужина», мне сильно поплохело, после чего выворатило наизнанку, а продолжалось это довольно долго и мучительно,  только после этого эти три глотка с марганцовкой принял, как лекарство. Утром состояние было ужасное. С трудом принял вертикальное положение, прошёлся, потом весьма недружелюбно уставился на рюкзак, нести который не было возможности. Вариант обратного хода я отмёл сразу, не в моих это правилах менять уже запущенную программу. С полчаса ещё раскачивался, сделал разминку, и только потом почувствовал, что могу передвигаться с рюкзаком. Ещё через полчаса наконец-то набрёл на воду, вытекающую из под снежника. Напился и даже умылся – слегка полегчало, теперь можно тронуться в путь. Сказать, что путь этот был тяжёлым, это ничего не сказать. Медленно, качаясь, превозмогая себя, и с частыми привалами я всё-таки осилил перевал. Ура! Сыпучий у моих ног! Победа! Победа над перевалом, а больше над самим собой. Я был полон Счастья. Радости не было предела. Оценить это мог только я сам. Пик пройден, теперь будет полегче, успевай только ноги передвигать. За поворотом открылось плато Палатхан. Шикарное с отвесными тёмными стенами по краям, казавшиеся более суровыми на фоне белых облаков. Идти вниз было значительно веселее. Ещё больше размявшись, и немного придя в себя, я даже слегка проголодался. Подстелив под себя аккуратно сложенные  штаны, я заказал себе скромную трапезу, придавшую мне мажорное настроение, после чего смело продолжил свой путь, оставив на радостях свою подстилку. На следующий год, уже с дружной компанией, я свои штаны на этом же месте и обнаружил. Они недолго висели у меня на балконе в раскорячку над моим спальным местом, как память о моих непутёвых скитаниях, пока матушка не выкинула это безобразие. Мы отметили этот момент обедом, но некая особа, разумеется женского пола, воспротивилась следовать моей тропой (хотя тропы, как таковой, не наблюдалось), потому как дальше по моей записке начинались злоключения. Ей было невдомёк, что я учёл свою ошибку и имел в наличии новый план переброски наших тел. Но вопрос был поставлен ребром и мы подчинились, а зря - нас ждал очень опасный спуск с навешиванием трёх страховочных верёвок. И вот последний скальный участок и последняя страховочная верёвка. Сначала по верёвке спускаем первого, потом рюкзаки, которые устанавливаются на вершине контрфорса. Но что-то одному рюкзаку не понравилось долго лежать пока мы все спускались, и он полетел (рюкзаки тогда были ещё абалаковские, более шарообразные), развивая скорость, центробежную силу и бОльшую амплитуду. Главное именно в этом рюкзаке находились два Зенита, а мы наблюдали как из закрытого рюкзака сверкая на солнце вылетают блестящие предметы и всякие другие нехитрые туристические принадлежности. Хоть бы спросил в какую сторону лететь, но совершил самоуправство и полетел в противоположную от той, куда мы держим путь сторону, которая нам предлагала очень большой крюк. Но делать нечего, выбор был сделан и мы повинуясь ему цепью начали спускаться, по ходу подбирая потерянные предметы, а фотоаппараты почему-то валялись отдельно от их одежды и объективов. Короче, нашли мы беглеца в кулуаре через много километров, в котором находился только один спальник. Судя по всему он был очень доволен - очистился. Но кайф этот мы ему нарушили, затолкав всё потеренное обратно. По крайней мере хозяин не определил никаких особых пропаж. Больше всего нас поразило наличие большой разобранности фотоаппаратов (кто не верит, может проэксперементировать самостоятельно). Самое интересное, один из них после сборки работал, а другой после мелкого ремонта. Советское значить отличное! 
А я тем временем взобрался на возвышенность, за которой обнаружил речку, берущую начало с перевала Туманный. Она так мило журчала, что я отдался её очарованию. Она же течёт в Акбулак, значить нам по пути. Интересы наши сошлись, и она приняла меня в свои объятья. Вдруг справа появился ручей с густой растительностью. Присоединившись к нам, он установил свои порядки на всём протяжении моего пути. Растительность с каждым метром становилась всё более и более густой, что сильно усложнило дальнейшее передвижение. Силы опять стали меня покидать. Попытки вылезти из ущелья, заканчивались ещё большей усталостью и отчаянием. Скатившись в очередной раз в крапиву, я вспомнил, наконец, про свои штаны, и только тут обратил внимание на ноги, пострадавшие в значительно большей степени. В голове образовался туман, что позволило включить автопилот, мерно вышагивая по воде, траве и камням, обходя крупные и не очень препятствия, превратив свой путь в бессмысленный зигзаг. Прислонившись к валуну, чтобы перевести дух, я услышал рычание, доносившееся из под него, явно адресованное мне. Испуга никакого не было, автомат расшифровал его, как остановка запрещена, что и было тут же выполнено. Уже наступили сумерки, исчезла мошкара, а моя рука-автомат продолжала методично махать перед носом веткой, и махала бы и дальше, если бы та не обломалась, после чего мозги включились, и обломок улетел. Тут даже мысль неожиданно мелькнула: А не пора ли на ночлег остановиться. Но пристанище истерзанному телу найти было невозможно, этот хаос не предполагал тут наличие людей и стоянки не были предусмотрены. Мозги опять застелил туман, сознание отключилось. Очнулся на камне в обнимку с рюкзаком, моросил дождик: Как приятно… Второй раз пришёл в себя уже от холода. В нескольких метрах обнаружил откос, совершенно не пригодный для ночёвки, пришлось натаскать камней, соорудив отдалённо напоминающую горизонталь, если не брать во внимание абсолютно не пригодный для ночлега рельеф. Пришлось накидать ещё несколько слоёв растительности, которой было тут в избытке, пока не образовалось нечто похожее на лежбище, и наконец-то окунулся в тёплый спальник. Проснулся уже когда солнце стояло высоко. Спальник был влажный от дождя сверху и травы снизу,  но вставать и тем более идти, желания никакого не было, потому как возможности оставались на нуле. Голова тяжёлая, всё тело ныло, а на ноги было страшно смотреть. Однако мыслишки кое-какие шевелились, особенно про бренности жизни. Может  так бы они и шевелились себе, если бы им на смену не пришёл «Севильский цирюльник» - моё последнее приобретение, прослушанное буквально перед походом. Это было грандиозно, да ещё на чистейшем итальянском языке. Я с огромным удовольствием отдался прослушиванию этого шедевра, как тут, неожиданно включились мозги, которые сочли, что это не совсем естественно для рассудка и пора бы этот концерт прекратить. Это обстоятельство вынудило меня собраться в кучу и двинуться дальше, навстречу своей судьбе. Как и вчера  равновесие с каждым шагом приближалось к норме. И тут к великой радости я обнаружил консервную банку. Радость была такой, словно это был клад. Значить здесь ступала нога человека и есть надежда увидеть более достойные признаки его здешнего существования. И я не ошибся, обнаружив через некоторое время совершенно великолепную стоянку. Цивильную, с тропой метров восемь, ведущую на ложбинку, гротом из валунов, очаровательно прохладным, площадкой для палатки и кустами спелой ежевики. За ложбинкой тропа заканчивалась, а с неё далеко внизу виднелся Акбулак. На соседнем склоне виднелась тропа, но чтобы достичь её, требовалось преодолеть траверс с более чем густой растительностью. То же меня ожидало и в продолжении речки. Ну уж нет, по горло хватило ДО, и ПОСЛЕ никак не входило в мои планы на будущее. С этого райского места не хотелось уходить, как тут всё было прекрасно. Сюда, наверное, прилетали на вертолёте, и так же покидали эту площадку, потому как присутствие цивилизации не ощущалось во всей округе, не считая консервной банки, до которой временные обитатели этого чуда природы доходили. Это уединённое место было явно предназначено для влюблённых. Как жаль, что моя любимая не разделяет моей привязанности к горам, а то бы я обязательно её сюда привёл. Через много лет я посетил это место со своим другом, и обнаружили там огромного медведя, собравшегося на ночлег. Но он обнаружил нас значительно раньше и бросился наутёк вверх по склону, предусмотрительно решив с нами не связываться. Вдоволь насладившись прохладой грота и ежевикой, я начал спуск к Акбулаку, который прошёл на удивление гладко. Внизу обнаружил, что тот берег, есть тот, а я на этом, но перекинуть рюкзак на тот берег было невозможно, а плыть с рюкзаком в паре с моими водными навыками не рискнул. А на другой стороне была чудная поляна с огромным деревом, под которым мы в прошлом году в расширенном составе делали большой привал. Да уж весело было, есть что вспомнить. Но тут тоже не плохо, пусть не так весело, зато прекрасный песочек для комфортного сна и банка с содержимым завтрака – молоко из сгущёнки. Но открыв её я  обнаружил на крышке безобразного  вида наслоение. Ну вот, спеклось молочко. Хотел было уже выкинуть, но на всякий случай ткнул в него пальцем. Оно оказалось очень мягким и ароматным. Лизнул. О-о-о!  Так это сливочное масло взбилось, пока я спускался с часик. Ночлег был великолепным, а сон крепкий и безмятежный. А утром обнаружил около себя след змеи, которая меня даже не понюхала. Проползла по своим делам, не удостоив меня  своим вниманием. Ну, это её право, а мне предстояло опять лезть наверх, на тропу, идущую параллельно реке. Но тропа скоро исчезла под обвалом, и её пришлось обходить поверху. Но этот верх сильно затянулся, оставив меня наедине со скалами, которые местами становились опасными, за что как бы в награду попалась ежевика. Я её хватал горстями, как дикий человек, дорвавшийся до пищи. В одной из таких партий оказалась какая-то тварь, которую я по ошибке или из-за жадности, точно не помню, добавил в меню. Но Тварь не была готова исполнить приготовленную для неё новую роль и решила постоять за себя. Аппетит бесследно исчез, оставив меня опять наедине со стенкой, которая долго не кончалась и наводила меня на тревожные мысли, которые разбавлялись только окружающей красотой, дарящей оптимизм и уверенность. Вот так с переменным настроением я наконец-то вылез на мягкий грунт. Преодолел, но выводов не сделал, и каждый раз при удобном случае опять же наступал на свои любимые грабли. Горы мне дают такой заряд бодрости и счастья, что все проблемные моменты просто вылетают из головы, пока опять не постучатся, встав на повестку дня. И сколько их должно произойти, чтобы произошёл сдвиг в сознании. Уже почти под гребнем меня ждало ещё одно испытание – сплошной и колючий кустарник шиповника. Эти колючки плотно наложились на старые, ещё не засохшие раны ног, превратив кожу в однородное месиво и заставили меня выть от нестерпимой боли. Наградой за все эти тяготы была тропа, которую я обнаружил ещё вчера, но почему-то проигнорировал, и как оказалось зря. Ну а на тропе, да ещё и вниз, особенно напрягать мозги не нужно – катись себе под гору, только успевай ноги передвигать. На одном из поворотов задел осиное или пчелиное гнездо, и рой смертников кинулся за мной в погоню. После нескольких укусов пришлось с риском для жизни переключить скорость, после чего они отстали. Теперь можно и передохнуть – все экстримы, кажется, закончились но обратив внимание на свою тень, я обнаружил, что правое ухо создало некоторую ассиметрию в общем облике. Но эти укусы были невинными  цветочками перед ягодками окровавленных ног в дуэте с потом. Хоть волком вой, но это бесполезно, мамочка далеко – не пожалеет.  А внизу была прекрасная речка Караарча, на редкость тёплая и живописная. А совсем скоро открылся Акбулак, где  я встретил ребят, которым помог устроить переправу, и на следующий день мы благополучно преодолели последнее наше препятствие, а тут ещё подоспела попутная машина. И уже в кузове нас застал великолепный ливень, который финишировал полный комплект наших впечатлений. Ребята одолжили мне трико, которое я в городе отдирал с кровью, а самый низ конечностей не лез ни в одну обувь, пока на несколько минут не менял позу на вверх ногами. Вот итог бесшабашного хождения, в кедах с подошвой от 0 до 3 мм. После одной из спасательных мероприятий, в которую мы попали вместо зачётной вершины, старшие коллеги-альпинисты прочли мне лекцию о том, как опасно пренебрегать правилами безопасности и надеяться на авось и вот к чему это приводит. Потерпевших сняли обмороженными и переломанными. Слава Богу, эти невезунчики достались не нам, но на зачётную вершину времени всё равно не хватило, а если сравнивать с ними, то повезло. Выехав на три-четыре дня раньше, могли бы попасть в такую же ситуацию. Но как до меня должны были дойти чужие примеры, когда свои ничему не учат. Всё продолжаю одиссею несовершеннолетнего подростка. Ведь у меня жена и маленький ребёнок, за которых ты в ответе, пора становиться мужчиной. 

Путешествие.
  Так я подумал, сидя на своём камешке, и решил, что отныне буду вести себя достойно своему статусу (если вылезу отсюда). А время идёт, солнце припекает, дополняя создавшуюся ситуацию. Неужели мне придётся ночевать сидя на этом камне, а что потом… И я снова полез на левый фланг, где слегка продвинулся, но наткнулся на ещё более  непреодолимое препятствие. С трудом возвратился на камешек, руки трясутся, сердце колотится, перспектива угрожающая. Отдышавшись, взял себя в руки и полез на правый фланг. Проторчал минут десять, показавшихся вечностью, но возвратился уже с планом дальнейших действий, заключавшимся в присутствии верёвки, которой не было. Ревизия рюкзака дала только репшнур, и совершенно неожиданно откуда-то взялся ещё один. До сих пор не знаю, кому обязан жизнью, но и этого было мало, потому как требовался крюк с молотком. Когда-то я одолжил свой ледоруб и больше никогда его не увидел и вот пропажа возвратилась ко мне в виде этого репшнура. Зацепив верёвку за камень, она настолько укоротилась, что стала не актуальна. Самое подходящее из тряпочек оказались штаны. Теперь, на мой взгляд, должно было хватить. Штаны было очень жалко, вспоминая, как без них бывало туго, но не оставаться же тут с ними, когда наметился реальный шанс освобождения из плена. Связав  всё это последовательно и закрепив, наконец-то вылез, но штаны чуть было не выдержали, затрещав по шву. Этот треск прозвучал, как автоматная очередь, но на этот раз просвистело мимо. Как здорово, что мне пришло в голову застегнуть ремень на штанах, иначе штанины-близнецы расстались бы навсегда, а я с одной из них. С риском для жизни удалось их отстоять. Любимые, слегка разорванные, но опять мои.  Пришлось существенно потерять высоту, но это позволило мне оказаться на земле. После пережитого у меня мелькнула мысль: А не спуститься ли мне к моим полюбившимся уже камушкам? Но как, отступить? Это было не в моих правилах, и я полез наверх. Вот тут мои трикани были на высоте, вынеся меня на контрфорс, а там до гребня, разделяющего две реки. Меня обуяла такая радость, я кричал, пел, наслаждаясь жизнью. Ведь не для этого меня ею наградили, чтобы так бездарно её потерять. Обстановка за хребтом меня не вдохновила – на скалы лезть совсем не хотелось, тем более вниз. Солнце закатилось, а ветер крепчал. Слава Богу, что не ледяной, на всё равно не тёплый. И какого лешего надо было сюда лезть. Уже был бы на Коксу, на столбовой тропе, в тенистой роще с водой и мягкой тёплой постелью. А пока имею камни под боком, пронизывающий ветер и два глотка воды. Да, видать сильно мне голову потрясли, что-то туго ей даётся её прямое предназначение. Ветер дул всю ночь, продувая поочерёдно спальник, рёбрышки и опять спальник. Рюкзак немного облегчал ситуацию, но постоянно приходилось его корректировать, так что ночка опять затянулась. Однако несмотря на это, я отметил про себя, что тактика лёгкого рюкзака себя оправдала – с более тяжёлым я бы не одолел эти стенки. Но утро неминуемо наступило, открывая ворота другим проблемам. От воды отказался, потому как предчувствовал долгий и нудный спуск. Хорошо, если только нудный. Комфортное хождение по хребту закончилось быстро, нарвавшись на скалы с захватывающими перепадами. Пришлось идти вниз по склону, опять зигзагами, с большими и не очень колебаниями, опять печёт, во рту, как в пустыне, вода дозировалась по каплям, а до реки, ещё как до вечерней звезды. Вот тут трикани опять сослужили мне добрую службу в паре с ледорубом. А как я на них косо смотрел на скалах. Даже не верится, что это всё осталось в прошлом. Как здорово, что я отстоял штаны, здесь даже они еле выдерживали натиск веток, сучьев и иголок, зато образовавшиеся дырки служили сквозным проветриванием на этом пекле. Ну, кажется, тернии  закончились, теперь путь весь на виду, хоть и не близкий. Это вдохновляло и вселяло уверенность в завтрашнем дне. Природа тоже радовалась, что её наконец-то посетило двуногое существо. Тут точно до меня никто не ходил, то же можно сказать и про вчерашние подвиги. Да и кому в голову взбредёт, разве что после сотрясения. Радость эту омрачала только сильнейшая головная боль, самая сильная за весь прошедший период, да не только за этот - так не болела никогда. Останавливаться не имело смысла, потому как только вода, её живительная сила способна дать облегчение, и я, сжав зубы, терпел, когда как каждый  шаг сопровождался искрами в глазах. И чем ниже, тем сильнее. Капли во фляге давно закончились, язык занял всё пространство между зубами, прилип к нёбу, так что до воды я добрался в помрачневшем сознании. А водичка чистая, а водичка свежая и студёная, такая родная и ласковая, а главное её много. Как приятно слышать её долгожданное журчание. Как прекрасен этот мир. Особенно остро это ощущаешь после потрясений. Отходил долго и не до конца. Дело шло к вечеру, а до пасеки нужно было дойти. А пока дошёл до Голубого озера. Здесь я опять прилёг, отдавшись  воспоминаниям пятилетней давности, когда пришли сюда в полном составе нашей дружной компании. 

Другое путешествие - 2.
   Какой был прекрасный поход, за который я правда сильно пострадал впоследствии, сбежав с работы на неделю. Шеф был в командировке, и отпрашиваться было не у кого. Думал, так проскочит, а вот и нет, не проскочило. Директор сам пришёл проверять отдел, и я попался. Всё бы было ничего, если бы у него не лежало заявление шефа о моём повышении. Это было не простое повышение. В науке получить должность инженера можно было только при наличии диплома. Но исключение было в соседнем отделе и в нашей дружной компании на этом озере. Это был мой новый друг, ставший впоследствии вечным, который получил эту должность на третьем курсе института. Это было вполне заслуженно, потому как он принимал участие в отчётах и писал работу за  аспиранта, обладая при этом  великолепной графикой. Я конечно ему уступал, но тоже был незаменимым на своём месте и в почёте у шефа. Вот так накрылась моя новая должность, а ведь уже удостоверение новое выдали, так и осталось на память. Как мне эти два червонца  были необходимы. Матушка начала получать крохотную пенсию, и моя зарплата была совсем небольшая – ну прямо скажем скромно, но внешне этого не было видно. Я переделывал под себя гардероб отца, перешив двое брюк, но пиджак, висевший на мне, как на вешалке, перешивать не осмелился, но пришил шесть приличных пуговиц, сделав его двубортным, и выглядел более чем прилично. После этого облома я решил искать другую работу, но шеф мои заявления складывал под стол, а когда заявление отнёс к секретарю, то у нас состоялся разговор, после которого был найден компромисс – работаю пол дня, а потом левачу, тем более, что работа при этом не страдала.

  Путешествие.
    Опустив палец в озеро, я обнаружил, что за эти пять лет вода в нём нисколько не согрелась. Ну ладно, ходил пыльный и грязный четыре дня и ещё похожу. Всего-то четыре, а как будто вечность прошла. Да, столько переживаний за такое короткое время не часто случается. И так я побрёл с мыслью о своём несоответствии, заявленным  качествам. С этими думами я набрёл на пасеку. Меня весёлым лаем встретила собака, а потом и сам хозяин, оказавшийся к моему удивлению европейцем. Но гостеприимство уделил азиатское, как и принято в этом регионе. Наступило время блаженства, и голова чуть присмирела. Бросив себя на мягкое ложе, я уставился на небо, ища в белых лохмотьях ответы на жизненные вопросы, пока вместо них не появились неподвижные звёзды, и мне было предложено ещё более комфортное ложе. 

Любовь.
   В состоянии блаженства мысли тоже были приятные. Как там мои любимые девочки, уже бродят по Москве, счастливые. Но, взвесив в уме весь окружающий меня мир, не стал им особенно завидовать, но твёрдо решил, что отныне буду больше думать о них, не позволять себе необдуманных поступков и всё делать для их счастья. Из-за своей дурости чуть было не оставил их сиротами. Ведь это большое счастье любить, и о ком-то заботится. Ради этой любви я оставил альпинизм и почти постоянное пребывание в горах. С начала сезона не пропускал ни одного выходного дня, добавляя к ним подаренные шефом, а когда и со справкой о альпсборах. Шефу платил тем же, делая иллюстрации к его научной работе. Добросовестно, а иногда с энтузиазмом, когда этого требовали обстоятельства, исполнял свои прямые обязанности. Под влиянием коллег встал на лыжи, делая горный сезон непрерывным, но зимние успехи были более чем скромные. И вот в один из свободных от лыж, дней на одной из вечеринок встретил необыкновенное создание, сидящее напротив. Правда, заметил уже после принятия дозы, что несомненно увеличило эффект. Создание было с чудными светлыми волосами в замысловатом ансамбле, с очень красивыми голубыми и что очень важно с умненькими глазками. И всё это дополняло красное платье. Этот яркий образ запечатлелся у меня на всю жизнь и стоило мне его воссоздать в памяти, как все невзгоды отходили на второй план. Я пригласил её на танец, и это чудо оказалось у меня перед носом и тут ещё прибавился настолько же чудный аромат, что не оставило мне других вариантов, кроме как её поцеловать, а не встретив отторжения, несколько раз повторил. Ура! Значить, я достоин этого чуда. Больше за вечер мы не расставались, а потом ещё была дорога к её дому. Воодушевлённый, я изливался перед ней своими горными похождениями, что мне было близко и о чём мог говорить с большим энтузиазмом. Увлечённый, я не заметил в её глазах некоторого недоумения, С таким же успехом она отреагировала бы на  синхрофазатроны. Мне ещё показалось странным, что она постоянно молчит, и это навело меня на мысль, что глазки вовсе не умные. И когда я услышал: Прощай и больше ко мне не приходи – воспринял это не так болезненно и даже вздохнул с облегчением. Разве мог я тогда предположить,  что этому нежнейшему и одухотворённому созданию, со своим поэтическим и сказочным миром, первой любовью которой был Пушкин, мой усреднённый подход оказался чуждым. Мне почему-то встречались то глупые, то условия сразу ставили: Или я,  или горы, где я конечно же выбирал горы. Через год  мы встретились вновь на той же улице, но по другому поводу. Вот тут она заговорила, да так умно, что больше мы с этих пор  с ней никогда не расставались. Мои чувства к ней росли по мере дальнейшего знакомства, но для гор я не пропускал ни одного выходного дня, оставляя её одну, не считая двух вылазок вместе. В первую мы пошли на свадьбу к Отличнице, с которой мы остались друзьями на всю жизнь. Во вторую я решил поделиться с ней своими горами, удивить, потрясти, но началось с того, что на первых порах потрясла меня она. Ранним утром стою в драных джинсах и выцветшей майке, с рюкзаком, обладателем сразу двух этих качеств и вдруг вижу, идёт моя Прекрасная Блондинка в белой широкополой шляпе, в кружевной, опять же белой, кофточке, в белых брюках клёш, и такого же цвета босоножках на каблучках. Она всегда одевалась с большим вкусом, П распространялся и на остальные аспекты жизни, а наши мнения в этой области совпадали на 95%, что особенно мне в ней понравилось. Про горы она может быть и имела некоторое представление, но только не про мои любимые, в которые я её и пригласил, где ей пришлось идти по воде и камням, а когда дело доходило до крутых мест, пришлось брать её, зажмурившуюся от окружающего ужаса, и переносить на руках. Найдя в этом хаосе небольшую площадку, подправив её, я разложил палатку и приготовил ужин (я её первый накормил, за что она всю жизнь за это расплачивается со мной тем же). Почти всю ночь мы, с переменным успехом,  целовались и выясняли отношения (после пережитого ею днём, нервы были задеты основательно). И таким образом я, к своему великому сожалению, отвратил её от гор навсегда. А что особенно интересно, выдержав два моих горных сезона, не поставила ультиматум и этим решила нашу судьбу. И надо сказать очень кстати, спасая меня тем самым от неминуемой гибели. 

Путешествие.

Ночью в палатку ворвался Верзила: Мёду хочу. Пока ему отливали мёд, мы разговорились. Он бросил свою группу матрасников далеко внизу и налегке, по луне  отправился за мёдом. Сказал ещё, что здесь мёд очень хороший, поэтому так далеко за ним пришёл. Жалко у меня денег нет, я бы тоже взял. Недолго думая, он меня субсидировал. Берёшь деньги чужие и ненадолго, а отдаёшь свои и навсегда. Долго я мучился с этим долгом, но потом во мне всё-таки разыгрались благородные чувства, и я пошёл их отдавать. За это в его лице приобрёл прекрасного сантехника, услугами которого с успехом пользовался. Получив баллончик, он растворился во тьме ещё на 25 километров. Утром хозяин собрался на охоту, а я, сообразив, что мне больше ничего не перепадёт, тоже поплёлся по пыльной тропе, но сытым и посему пока счастливым. Но эти замечательные чувства имеют тенденцию постепенно угасать, независимо от пения птичек, прекрасного пейзажа, приятного ветерка и хорошей тропы. И тут ещё встретил свою любимую речку, уже слегка подзабытую, которую бессовестнейшим образом бросил пару дней назад. Пошёл навестить родимую, заодно и покаяться в содеянном. Пройдя вверх по течению и не найдя ничего нового к тому, что уже видел раннее, решил дальше не углубляться, продолжив свой путь по пыльной тропе. Вот и знаменитая Щель, место, где река проходит сквозь узкую щель между двумя высокими скалами. Там я обнаружил группу матрасников, которые уютно расположились в тенистой роще и дружно поглощали пищу, весело переговариваясь. Увидев меня пыльного, обгорелого, изодранного в несвойственной им экипировке, они тут же замолчали, с ужасом ожидая нашествия. Это выглядело так, как если бы в вашу обитель тихую и уютную ворвался бы Йетти, и на подходе ожидались ещё. А я, бросив приветствие и сбросив рюкзак, ополоснувшись от пыли и жара, лёг на траву и закрыв глаза. Какое блаженство, вот так бы и лежать…  Нет не совсем так, заправиться бы не мешало. Я так ценил время в окружении гор, подаренное мне сверху и тратить его на банальный быт с супом, считал неразумным (ну разве что,  когда совсем припрёт), другое дело медитация, лучше в горизонтальном положении. Как будто прочитав мои мысли и убедившись, что нашествие отменяется, ко мне послали парламентёра в лице симпатичной девицы. 
– Вы откуда? 
 Я лениво поднял руку, показывая вверх. 
– Хотите кушать? -  
Я опять лениво кивнул, когда как захотелось подпрыгнуть от радости. Мне преподнесли большую кастрюлю, на дне которой размещались не менее двух порций настоящей пищи. К тому же это сопровождалось ложкой и хлебом. Даже не нужно было отвлекаться на свой рюкзак. Обняв её родимую левой рукой, правой, вращательными движениями опустошил. Вот теперь настоящий кайф. По желанию всех присутствующих я поделился свежими впечатлениями, не забыв упомянуть про ночную тварь. Чтобы не терять зря время параллельно зашил свои штаны, не забыв упомянуть, чем им обязан. Интерес произвёл впечатляющий, даже открытые рты наблюдались. Ну не дать не взять Рембо, даже как-то неловко стало – разошёлся. Матрасники, это такая категория туристов, которые раскладывают свои матрасы, то бишь спальники, от 20 метров от дороги до, как в этом, случае, 15 километров и начинают готовить еду, рубя деревья, бросая консервные банки и другой мусор, а наевшись и выспавшись проделывают этот путь в обратном направлении. Однажды мы с другом, проделав довольно значительный маршрут, возвращались вниз уже по дороге, где нам повстречались две машины. Из одной высунулся шофёр и с радостной улыбкой:  Вы тоже туристы! – Причислив нас тем самым к избранному кругу, которое они представляют. Мы были тронуты и объяснили им про их дальнейшее продвижение. Вот так мы повстречали ещё одну категорию туристов, с определением которых так и не определились. А я тем временем решил покинуть эту тихую обитель, поблагодарив за гостеприимство. И так я опять был счастлив и сыт, и потихоньку направился вниз по течению. Пройдя несколько километров, расположился в рощице, приятной во всех отношениях. Долина Коксу представляет собой живописнейшее место, с большими и не очень рощами, зарослями ежевики, и чем дальше, тем более дикое, нетронутое основными группами туристов, где после сорока километров начинаются заросли чёрной смородины, а ещё дальше расположены три живописнейших озера. По этой реке особенно приятно пройтись после высоких перевалов, она является как бы наградой за все верхние тяготы, где можно расслабиться, отведать даров природы, искупаться в озёрах и заводях. Так получилось и у меня. Я наслаждался всей этой прелестью, такой спокойной и милой. Две последние порции не располагали к разжиганию костра. Мне хватило чистой, прохладной, хлебнув которую, я залёг на пассивное времяпровождение. Самочувствие великолепное, настроение отличное, никаких переживаний и беспокойств. С этими чувствами я не расставался до темноты, с удовольствием пригласив их на свои сновидения. Проснулся опять под пение птиц и шелест листвы, Речка не журчала, но её присутствие чувствовалось в едва уловимых всплесках. Так я долго наслаждался окружающим миром, пока другая природа не напомнила мне о своём существовании. Поднявшись, пошёл искать подножный корм, но его оказалось недостаточно, что подвигало меня на устройство очага. Тушёнку отверг, супных пакетиков больше не было, сгущёнка что-то приелась, а странно, ведь я раньше, гуляя в одиночестве, опрокидывал её отверстиями вниз и ждал, когда всё  вытечет, после чего довольный засыпал. Получается, что наелся. Выбора большого не было. Сварил три картофелины в мундире, сдобрив их луковицей, оказался между сытостью и счастьем. Наглядевшись на огонь, пошёл глазеть на воду. Если река была чрезвычайно живописна, но противоположный берег, не тронутый цивилизацией, был к тому же ещё и девственным, дополненный крутыми скалистыми склонами. Заросли ежевики тоже были нетронутые, такими и остались, к моему большому сожалению. Чтобы и дальше не травмировать душу, опустил взгляд на воду, она была чистейшая, где даже можно было разглядеть рыбок. 

Другой берег и путешествие - 3.
   И тут мне вспомнился другой берег с менее прозрачной водой, потому что та не была горной, но зато была роща, куда наш институт выехал по случаю Дня Строителя, расположившись на поляне. У автобуса с бочкой пива было оживлённо, шло приготовление к празднеству. Меня эта суета не трогала, в том числе и пиво, поэтому я направился вглубь рощи, где было тихо и спокойно, где таким же образом текла речка. Любовь к природе сидела во мне с детства. Частенько, вместо уроков я направлялся на край города, где текла большая река, а вдалеке виднелись горы, такие далёкие и таинственные. Так я долго стоял на мосту, поочередно созерцая на всё это. Бывало, опаздывал домой, как бы из школы, потому как время там пролетало стремительно. А та речка была намного ближе, её можно было даже потрогать. Как вдруг в поле моего зрения попала голова, периодически появлявшаяся из воды, приговаривая при этом:  Ой-ой-ой. А в моей голове ещё не успела проясниться ситуация, как ноги сами собой, без команды сверху разогнулись, и я оказался рядом с тонущей головой. Спасения не получилось, потому как моя голова оказалась в такой же ситуации, выныривая с такой же периодичностью. Я ведь и сам еле на воде держусь и то не очень долго, а одновременно исполнять две функции мне было не под силу. Но ноги разрешения не спрашивали. Утопающая оказалась молодой девчонкой, на которую и среагировали мышцы, тоже не старые. Ну раз среагировали, нужно что-то предпринимать и я, набрав побольше воздуха, схватил её за талию, продолжая движение по дну и подталкивая к берегу. Когда стало уже совсем невмоготу, девчонка наконец-то зацепилась, а я чуть подальше.
- Чего не кричала?  
- Неудобно.  
Да тонуть куда удобней. Так  мы стояли, уцепившись за кустарник, пока не отдышались. Потом я вылез и вытащил неудавшуюся утопленницу. Звали её Таей. Так и познакомились. Ещё долго мы лежали на траве, глядя на верхушки деревьев, нашлись  общие темы для разговора. Я даже осмелился взять её за руку…  Как вдруг послышались какие-то крики, Я не сразу понял, что они были адресованы лично мне. Мы даже толком не попрощались, не узнав ни её адреса, ни организации, с которой она приехала, и больше никогда её не встречал. Махнув ей рукой на прощание, побежал слушать нелестные отзывы о себе. Они ещё не подозревали, что их ожидает зимой, какой сюрприз я устрою уже для всего института. 
А зимой на мою голову выпало испытание, аналогов которому в мирное время случается не часто. Всё началось довольно буднично. Сотрудники нашего института на служебном автобусе выехали в горы, кто на лыжи, кто на санки, и заодно подышать чистым воздухом. Товарищ, который должен был прихватить для меня лыжи, сам не приехал, а своих у меня, никогда и не было, брать на прокат не пускали  возможности. Бросив последний взгляд  на счастливых обладателей лыж, я решил осчастливить себя зимней прогулкой в знакомые  места, полюбоваться ими в другое время года. Махнув рукой коллегам, направился на перевал, который с лёгкостью одолел.  Но дальше меня ждала черёда препятствий, сначала крутым и скользким спуском, а ниже глубоким снегом, но и это было преодолено без особых последствий, не считая мокрых штанов до колен. Зато мне открылось ущелье, знакомое до камешка, и совершенно не знакомое в снежно-ледовом одеянии. Но мне этого оказалось мало, душа требовала более широкого представления всех ракурсов, а для этого нужно было спуститься вниз. Вынув из рюкзака верёвку, конечно не специальную, а какая нашлась дома. Она служила для вспомогательных функций и даже выдерживала средний вес человека. Это меня пока устраивало. Как я и предполагал нижний ракурс был интересней. Захотелось новых впечатлений, но далеко пройтись не удалось. Путь преградила довольно глубокая ванночка, на всю ширину узкой части ущелья. С тоской посмотрев вниз, я повернул назад к своей верёвочке. Подтянувшись  несколько раз, соскользнул с ледяного уступа и рванул верёвку, и вот тут она не выдержала. Слава богу, что произошло  это не так высоко, но ногу вывихнул, а у другой разбил колено, на что отреагировал воплем, вернувшимся ко мне неоднократно с ледяных стен ущелья. Про очки вспомнил не сразу, уже когда отвёл взгляд от своих ран, обнаружив помутневшую реальность. Наверно отлетели к воде, и их смыло. Посидел ещё немного, повыл, обнимая новоиспеченные раны, и поковылял вниз, превозмогая боль в ступне. Оглянулся на неприступную теперь уже стенку, перевёл взгляд на ванночку, которая уже приготовилась принять смельчака в свои ледяные объятья. Других вариантов нет, мужайся Витя, покажи свою волю, или оставайся тут навсегда. Это на другой стороне перевала печёт солнце, где нет ветра, а здесь климат иной, без солнца, зато с ветром. И-и-и раз… Опять ущелье приняло на себя дикий вопль, больная нога подвернулась вторично, воды выше колена, в глазах искры. Вылез, замочив ещё и руки по локоть. Придя в себя, стал подсчитывать ситуацию. Очки уплыли, перспективы нет и не только зрительной. С конечностей дружно стекают ручьи, на ногу ступить почти невозможно, на второй колено не даёт о себе забыть при движении – инвалид полный, А если ещё учесть ситуацию, что до ближайшего жилья 7 – 9 км. по воде, льду, снегу с препятствиями из валунов, камней поменьше и перепадов побольше, поддуваемым при этом попутным ветром, то у меня создалось впечатление, что я на грани исчезновения. В создавшейся ситуации мне только ледяного попутчика не хватало при моей лёгкой курточке и мокрых штанах. После тепла, который мне подарила ходьба по метровому снегу, я оказался в морозильнике. Ну, заглянем в рюкзак, это должно обернуться некоторой прибылью. Дома я из него вытряс только спальник, заменив его бутербродом, который не вызвал у меня аппетита, зато спортивный костюм и носки наполнили меня счастьем, обнаружил ещё шерстяную поддёвку под плащ. Да как мне вообще пришло в голову взять рюкзак, наверно за неимением приличной сумки, а так всё-таки что-то горное. Завывая от холода, снял брюки, пока никто не видит и надел штаны, а брюки поскорей выжал, пока не заледенели, и напялил поверх сухих. Поддёвка болталась из под куртки, ну прямо хоть сейчас на подиум, но я свои эстетические воззрения запрятал на время, наслаждаясь некоторым потеплением истерзанного тела. Носки приберёг на потом, пока не кончится ущелье, ещё не раз придётся шагнуть в воду. И так в путь на двух руках, одном колене и ещё на одной ноге. Представить сложно, а передвигаться ещё сложнее, при том, что рельеф абсолютно не способствовал этому. Это конечно выглядело комично, если бы не особо трагическая ситуация. Дикие вопли ещё не раз оглашали равнодушные стены ущелья, когда ситуация затрагивала свежие раны. При таком раскладе добраться до посёлка было немыслимо, и я отдавал себе в этом отчёт. Передвигаясь, таким образом, я надеялся только на чудо, о котором молил Бога. Это там далеко отсюда, я был комсомольский активист, но не в душе, где было место и для Бога. На экзаменах и в трудных ситуациях всегда читал молитвы, которыми меня обогатила наипрекраснейшая в моей жизни старушка, вылечившая меня молитвами от заикания, избавившая от постоянных головных болей и приобщившая к богу. Её светлый образ я храню в своей душе всю жизнь. И вот сейчас с маниакальным упорством преодолевая метр за метром, я шептал эти святые слова. Несмотря на чрезвычайные усилия, тело содрогалось от мелкой дрожи, бедные зубки лязгали со страшной силой, несопоставимой с темпом моего передвижения. И вдруг моему взору предстала торчащая из подо льда палка. Вооружившись булыжником и стоя в ледяной воде, я принялся освобождать её из ледового плена. Пока эта процедура продолжалась, ноги приняли предпоследнюю стадию оледенения, даже перестал чувствовать боль в ступне. Появилась реальная возможность принять позу Хомо Сапиенс, хотя трудно назвать человека мыслящим, оказавшимся в такой ситуации. Да и некоторые обезьяны ходят на нижних конечностях, но даже они вряд ли попали бы в такую ситуацию Палка дала мне недостающую опору, и скорость движения приняло коэффициент  1,3, на пол часа приблизив конец ущелья, которое достало большими перепадами, с которых я просто сползал, долго примериваясь, льдом и прыганьем по воде.  На этом этапе я имел обезумевшие, плохо видящие глаза и заледеневшие конечности. У верхних имелась возможность «отогреться» под мышками на пару градусов, чтобы невзначай не откололись, а нижние даже начали терять способность к сгибанию.  Обледенелые ботинки добавляли мышцам  лишние усилия, брюки внизу приняли несгибаемую форму. Локти и «ходячее» колено при избытке влаги, были ещё и ободранными. Дефицит жизненных ресурсов требовал горизонтального положения и медитации, недоступных в данной ситуации. Наконец-то закончились теснины, преодоление препятствий и хождение по воде, но ситуация на этот счёт не изменилась. Пришлось ограничиться сменой носков, после чего ноги так и не согрелись, но хотя бы вода в них не хлюпала, и как-то полегче стало. И так я продолжил свой бесславный путь, прыгая на одной ноге, ухватившись двумя руками за палку-спасительницу, пока не увидел дерево с приглянувшейся мне веткой, на которую накинулся с необычайной для меня яростью. Но даже поломанная, покидать своё законное место она не собиралась, невзирая на то, что именно этот закон я уже упразднил. Залез в рюкзак, в поисках ножа, обнаружив там флягу с водой. Очень кстати, а то тут её нет. Хоть я её и набирал жарким летом, но температура её почему-то не превышала среднеокружающую. Пришлось с ней распрощаться, а вот бутерброд, пожалуй, вовремя обнаружился, вот только палку извлеку. С ножом палка была наконец-то отвоёвана, и я стал обладателем трёх опор. В слегка приподнятом настроении  (это по сравнению с недавней безнадёгой), я принялся за трапезу, как вдруг неподалёку заметил какое-то шевеление. Прищурившись, обнаружил двух особей, скорее всего волков и наверно голодных. Аппетит они мне, конечно, испортили, но не предотвратили. Закончив с едой, бросил им остатки. Реакция была бурная, так что это послужило поводом, забеспокоится за свою дальнейшую судьбу. Сразу всплыло в памяти, как трое волков на соседнем склоне отбили у небольшого табуна жеребёнка и тут же его растерзали. Меня в этот момент больше забеспокоил не сам факт иного мира, сколько то обстоятельство, каким меня найдут. Мои эстетические воззрения были сильнее небытия. Я тут же стал примеривать свои палки на предмет отражения атаки, и положил поближе нож. Они преследовали меня на незначительном расстоянии почти весь оставшийся путь. До сих пор поражаюсь их нерешительности, наверно надеялись, что я им сам сдамся, обессилив и окочурившись. И надо сказать так бы оно и произошло, без их помощи. Только перспектива быть обглоданным, давало мне дополнительные силы. Привалы становились всё чаще, в голове стоял непонятный шум, свет в глазах рассекался веером. Это могло бы быть интересным, если бы не так больно. Откуда всё это, я ведь особенно не стукался головой. Два раза при падении назад меня от сильного удара спасал рюкзак. Пришлось закрывать глаза, проследив маршрут на несколько шагов. На моём пути встало последнее природное препятствие – речка. Возможности перепрыгнуть препятствие, я лишился, пришлось опять лезть в воду, предварительно поменяв носки. На другой стороне уже присутствовала тропа, тоже некоторое облегчение, хотя и скользкое местами. И так я продолжал путь под неусыпным взором хищников. Я как-то к ним привык, и их нерешительность немного успокаивала. Но даже сидя на рюкзаке, в обнимку с коленями на каждом привале, я не забывал иногда открывать глаза и следить за ними. Тело пронизывает беспрестанная дрожь, после привала с трудом расхаживаюсь – мышцы деревенеют. Витя, пошли, пошли, ты должен идти… Так наконец-то я доплёлся до полянки, на которой впервые оказался в четырнадцатилетнем возрасте, где стоял наш лагерь, где произошла судьбоносная встреча с горами, где началась моя горная эпопея и сформировалась беззаветная любовь к горам. Нахлынули тёплые воспоминания, образы… Картинки сменяли одна другую, как вдруг меня словно прошибло. Открыв глаза я оглянулся по сторонам и увидел своих «друзей», которые впервые сократили расстояние между нами. Неужели чувствуют… Неужели  здесь может всё так бесславно и закончиться? Нет это невозможно. Пошли Витя, вставай и пошли, ты должен идти, ты должен, ведь ты никогда в жизни не сдавался… С трудом поднявшись, я посмотрел, на сколько мне это было доступно, на пройденный путь. «Друзей» почему-то не увидел, это хорошо, отметил факт, что оставшийся путь значительно меньше и глазам чуть получше. Всё не настолько плохо, всё только в твоих руках. Солнце тем временем скрылось, но до посёлка всё равно было ещё далеко. Включив автопилот и с мыслью надо идти, я двинулся. Тем временем стали сгущаться сумерки, в голове тоже что-то сгущалось, и силы опять на исходе. Наконец вдалеке показались огоньки, но даже на таком расстоянии они меня грели, прибавив в душу немного оптимизма. Потом послышался отдалённый лай собак – тоже хорошая весточка. На одном из привалов чувствую, что уплываю, как вдруг вместе с изменившим направление ветром до меня долетела ещё одна весточка в виде едва уловимого запаха дыма и кажется пищи. Во мне проснулось чувство голода, значить ещё живой, не всё потеряно. Наступила тьма. Пару раз сзади раздался вой – неуж-то прощались, спасители мои дорогие. Нет они не были голодные, а с остатками бутерброда они просто решили меня встряхнуть. Скорее всего это были ангелы, принявшие необычный вид, чтобы спасти меня. Ну  ладно, пора двигаться, включай автопилот, ещё немного, ещё чуть-чуть. Голова по-прежнему шумела, отмеривая пульс в затылочной части, откуда надвигалась боль, но это не повод для остановки, зато глаза видят метра на три без рези, если не зыркать но сторонам, а привлекать по возможности шею. Вот, наконец, показался валун – теперь уже совсем близко. Доковыляв до него, я с удовольствием прислонился, предчувствуя скорое избавление от мук, выпавших на мою долю. Но оторваться от него не было сил, и я потихоньку сполз – сознание уплывало… Очнулся от удара головой, морда в снегу, валун слева. Меня спасла несимметричная посадка, одна из ран оставила ногу вытянутой, что завалило меня набок. Ну вот мне судьба подарила ещё один шанс, ведь не зря же ношу имя Viktor, ну соберись, вот он финиш, уже  буквально под носом. Дальше почти в беспамятстве, помню только собак и последняя мысль: Ну уж эти меня не съедят. 

Очнулся при свете керосиновой лампы, глазам почти хорошо. Доброе лицо в платке: 
- Вы откуда пришли? 
– Гулькам – прошептал я.   
– Ой-ой-ой, на пить. 
Приподнявшись, я с жадностью выпил пахучий и горячий напиток. На душе стало теплее, но дрожь не унималась. Только тут я обнаружил на ногах одеяло вместо ботинок. 
– Садись, кушать. Увидев, с какой осторожностью я двигаю левой ногой, она обратила внимание на опухоль.  
– Стой, сейчас. И она скрылась в соседней комнате. Вернулась с куском материи, которую разорвала на полоски и сухими листьями. Ногу чем-то намазала, а потом приложила размокшие листья и туго замотала. Теперь я повернулся к столу и сунул ноги под него.  Там в глубине была единственная  в доме печка – сандал. Помимо женщины за столом сидели старушка, парень, лет 12 – 13 и девочка лет 5 – 6. На всех были одеты телогрейки, а дверь во двор почему-то была открыта, а моя драная и сырая куртка совершенно не грела. Поинтересовался, почему открыта дверь.  
– Там сад, опа  (тётя, мама, сестра) хочет смотреть. 
Какой к чёрту сад, там темень и ветер завывает, подумал я продолжая дрожать. После горячего чая с мёдом стало чуточка полегче. Голод, так будораживший меня недавно, уступил место невероятной тяге отключиться. Что-то куснув для приличия, закрыл глаза, после чего мне был устроен ночлег и я завалился по местному обычаю в чем был одет, попросив только ещё одно одеяло. Этого добра, уложенного аккуратно в стопку, хватило бы ещё на взвод. Так и вырубился, не дожидаясь, когда уймётся дрожь и радуясь своему благополучному спасению. 
А вот и утро! Дверь по-прежнему открыта. И вправду сад. Светит солнце, но ветер завывал, как вчера. Поднявшись, я с великой радостью ощутил, что могу встать на больную ногу. Вот теперь я готов был съесть быка, Но быка не было. Лепёшка с маслом ручной выделки и орехи тоже наполнили меня радостью, которой не было конца. Это утро осталось в моей памяти, как самое прекрасное. Я как бы родился заново. Оставив хозяевам свой адрес, я пригласил их посетить моё жилище с ответным визитом, а затем, от души поблагодарив, собрался в путь. За калиткой я направился в сторону ущелья. 
-- Дорога там. 
Сказала хозяйка, показывая на перевальчик. 
– Я знаю, палка. 
Она подсуетилась во дворе и принесла мне палку, очень даже цивильную, по сравнению с моими, после чего направился на перевальчик, с которого тропа вела к чаткальскому мосту. Пройдя половину пути, я оглянулся и увидел, что женщина с детьми стоят у ограды и смотрят мне в след. Я помахал, они мне ответили. На перевальчике процедура повторилась. Посмотрел ещё раз на долину, вынесшую меня почти из небытия. Мне всё это показалось сном, благополучно закончившимся сегодня утром. Внизу ветер завывал не слабый, а на перевале и за ним просто шквальный. Слава Богу, что попутный, и меня очередной раз спас рюкзак, оградивший от пронизывающего ветра. И так с попутным ветром, да ещё и с горки, я весело зашагал навстречу дому, но крейсерскую скорость, конечно, развить не получилось из-за вчерашних ранений. Только сейчас я, наконец,  отвлёк своё внимание от собственной персоны, переключив на родных, коллег и сообщество горных людей, членом которого я состоял, соображая сколько хлопот преподнесла им моя несанкционированная вылазка. Дорога была всё ближе и ближе, и вдруг на том берегу Чаткала появился автобус, и чтобы мне его встретить в точке  N, нужно было поддать газу, но ноги мне не дали достичь этой цели в расчётное время. К счастью, водитель заметил, жаждущего занять одно из вакантных мест в автобусе и на несколько минут остановился, пока я до него доковылял. К большому сожалению я ничем не мог отблагодарить его за доброту и внимание к своей персоне. Он не очень-то расстроился по этому поводу и, усмехнувшись, дал газ, доставив до города с ветерком и почти без остановок. Идя домой, думал только о домашней еде и отдыхе. Вчерашняя прогулка ещё сидела во мне. Но матушка не пустила меня дальше порога: Иди, сейчас за тобой поедут. Она нисколько не удивилась моему появлению и даже не особенно обрадовалась. Как потом выяснилось, сердцем чувствовала, что заявлюсь. Поменяв одежду, я понуро зашагал к остановке, где  меня вчера утром подобрали. Неужели это было вчера? А я за это время как будто полжизни прожил. Ждать пришлось до конца рабочего дня, когда служебные автобусы покатились по своим маршрутам. Наш автобус прибыл по расписанию, из него вышел мой любимый  шеф, живший неподалёку. 
– Витя, ты нашёлся, какая радость. 
Другие пассажиры облепили все стёкла, тоже выказывая своё удивление и радость одновременно. За этим автобусом прибыл на остановку наш однодверный ПАЗик. Дверка открылась, едва не сбив калеку, но радости из него не последовало. Там находилось горное сообщество, которому основательно досталось за меня разгильдяя. После некоторой паузы последовало не совсем корректное приглашение. Показав мне  место в конце, где лежал брезент, как мне объяснили «для тела». Вылив на меня всё, что накопилось, они решили залить, образовавшийся вакуум водкой. Нас с шофёром не пригласили, а моё желание присоединиться, опять было встречено нелицеприятными высказываниями. Больше такого обращения я  терпеть был не намерен и покинул это негостеприимное общество, которое даже не удосужилось поинтересоваться, какие тяготы мне горемыке пришлось пережить. Они тоже многое, что испытали за меня, поэтому обошлись без сантиментов. А мне, глядя на них, тоже захотелось напиться и я не постеснялся заявиться к шефу, который уже в домашней обстановке и навеселе очень радостно меня встретил. Но в просьбе отказал, сказав, что немного  опоздал, но деньгами субсидировал, и я поплёлся в конец улицы, где располагался магазин-подвальчик, и присоединился к таким же страждущим. Они с радостью приняли меня в свой коллектив, даже предложили одинокий огурчик, неоднократно откусанный. Я их поблагодарил, сказав, что после первой не закусываю, но второй не было. Дома мне матушка рассказала, что вчера вечером приходил один мой горный товарищ и прождал до одиннадцати часов, а прямо передо мной ещё один приходил полюбопытствовать - не объявился ли. Телефона тогда у нас ещё не было, и новости часто запаздывали. На следующее утро я здоровенький, по крайней мере внешне, не считая некоторой хромоты и отсутствия очков, как ни в чём не бывало, подошёл на остановку служебного автобуса, где меня с большим интересом, а кто и с радостью встретили коллеги. То же самое происходило и в институте, где заочно уже успели вчера похоронить. Дверь в наш кабинет постоянно открывалась, и каждый жаждущий удовлетворил своё желание убедиться в моей жизнеспособности. Только отсутствие оптики на носу незначительно менял мой облик от привычного, а мои раны, в том числе и душевные, никого не интересовали. Сообществу я вкратце отчитался, но кроме  «Так тебе и надо»  ничего не заслужил. Общая обстановка была оптимистическая, чего нельзя было сказать про вчера, когда выговор получил наш предводитель, шофёр, выехавший по несанкционированному маршрутному листу, печать на который поставила секретарша, так же состоящая в нашем сообществе и таким образом тоже пострадавшая. Меня простили все, кроме шофёра, смотревшего на меня косо до тех пор, пока был у него на виду. Случаев всяких происходило со мной периодически, привнося некоторое оживление в повседневную реальность, но этот превзошёл все мыслимые допуски к такого рода приключениям.

 Путешествие.
     А тем временем, налюбовавшись природой и всеобщим спокойствием, я наконец собрался продолжить свой путь. Как на зло по дороге не встретилось ни одной группы, где можно было чем-нибудь поживиться, и это обстоятельство стало меня беспокоить. Разжигание костра никак не согласовывалось с моими планами на заключительный день. Вот уже последняя полянка перед финишной прямой по крутому склону, как вдруг я наконец увидел трёх матрасников, которые отважились только на два километра от дороги. Подойдя к ним я обнаружил такое, что вселило в мою душу великую радость: Вот подарок судьбы за все мои лишения. Это трио были настоящими гурманами, приготовившиеся без меня поедать деликатесы, которые мне встречались только по праздникам, и только очень большим. Встретили они меня, как и положено, очень настороженно, потому как вид мой, сильно контрастировал с их вполне приличным обликом.   Я был для них выходцем из другой галактики,  но люди на моё счастье оказались очень деликатными, и прогнать наглеца у них не позволило воспитание, а я, воспользовавшись этим, сделал вид, что не заметил их замешательства. Вынув из рюкзака две оставшиеся банки консервов, с чистой совестью присоединился к трапезе. Напряжение немного спало, когда слово за слово я обнаружил в одном из них меломана - родственную душу. Вот тут мы нашли общую тему для разговора, интересную обеим сторонам, тем более что я обещал обеспечить его всеми новинками, поступавшими на нашу базу. Я тогда ещё был вхож к директору дома грампластинок, где продолжал подрабатывать художником. Разговор наш продолжался ещё и в автобусе до города, Мы обменялись телефонами и с этого дня стали друзьями на всю оставшуюся жизнь. 

Армия  
   Двух остальных участников «стола» я встретил через полгода на призывном пункте перед отправкой в армию. Он был на правах призывника, а она провожающей стороной. На медкомиссии, когда нам проверяли объём лёгких, я узнал, почему я так хорошо переношу высоту и никогда не испытывал проблему с дыханием. При среднем объёме 3.0 - 3.5, которые выдували при мне (у одного было 4.0), то я выдул 6.0, чем очень удивил всех присутствующих, это глядя на мою весьма стройную комплекцию. И посадили нашу команду под надзором сержантов в вагончик и отправили в древний город Самарканд, в королевские войска (так в народе именовался стройбат) на ударную комсомольскую стройку, где трудились солдаты и условно освобождённые зэки. Правда на первых порах я ходил в своих ботинках, потому как не нашлось сапог моего размера, но это не повлияло на общий распорядок курса молодого бойца. Для меня же, прошедшему суровую школу гор, сама служба не была обременительна, что нельзя было сказать про молоденьких мальчишек, для них это было большим испытанием. Один раз нас вечером посадили в автобусы и повезли на концерт, скорее всего, чтобы заполнить зал. После него, выйдя на улицу, мы не обнаружили никаких автобусов. И так строем на семь километров. Но когда вышли из посёлка, послышалась команда: Бегом марш. Это продолжалось так долго, что сержантам пришлось отстающих подгонять ремнями. Когда уставали и погонялы, кратковременно переходили на шагом марш. И так все семь километров «культурного отдыха», после которого мальчишки почти все были с окровавленными ногами, ещё не научившиеся правильно крутить портянки, не считая синяков от сержантских блях. Для меня эта разминка, конечно, не была в тягость, как и всё остальное. Но одно испытание имело место. Не помню по какому случаю у меня очень сильно разболелась голова, скорее всего со сменой обстановки, в особенности кухни, но в этот день вечерние отбои сопровождались ещё десятком подъёмов. Это значить, за 45 секунд нужно было раздеться, аккуратно, по уставу сложить обмундирование и лечь, а затем за столько же одеться и заправить постель. Когда я от боли и с позывами на рвоту упал на постель, уже с помутневшим сознанием проваливаясь в темноту, подъёма не последовало, иначе не избежать мне было внеочередного наряда или чего посерьёзнее. Это был самый тяжёлый случай, выпавший мне за год службы. А чистка картофеля до четырёх часов  ночи (один из тройки нарядов) в эту категорию уже не входит. Правда было на первых порах ещё одно испытание – животный голод. Кормили нас хорошо и не мало, но голод возникал уже через полчаса после очередной трапезы. Никогда ещё моё сознание не было так загружено животными инстинктами. Думать о чём-нибудь другом было просто некогда. Один раз после отбоя ко мне подошёл один азербайджанец и сказал, что меня там ждут. Пришлось подчиниться, не ожидая ничего хорошего, но оказалось всё совсем наоборот. Со мной хорошо поговорили и поспрашивали, особенно их заинтересовал мой возраст и семейное положение. У восточных народов присутствует прекрасная черта - уважение к старшим. А ещё они были очень дружные и красиво пели. Хотя их было всего одно отделение, связываться с ними никто не смел - стоило задеть только одного, как тут же все остальные вставали за него. Однако у меня имел место и конфликтный инцидент. Вышел подышать на свежий воздух, как было объявлено построение, а мне для строя по уставу не хватало головного убора. Пришлось ждать у двери, пока через неё не просочится почти вся рота, а там сержант Гнидин (образец соответствия своей фамилии) пинками выгонял самых нерасторопных. И я попал под его горячую ногу. Ну уж терпеть это  от пацана, младшего на семь лет, я был не намерен. Схватив табурет,  запустил его промеж погон с лычками. Он присел вместе с вытаращенными глазами, но табурет, долетев до второго яруса кровати, всё-таки на него свалился в слегка разобранном виде. На меня был состряпан рапорт, и пришлось посидеть на КПП, в специально отведённой комнате как бы под арестом, пока весь личный состав познавал строевую подготовку вместе с кроссами по стадиону. Правда мне пришлось подмести пару раз территорию вокруг КПП. Меня спасло то, что случай этот произошёл до принятия присяги, зато посягательств на мою особу больше не было, по крайней мере другой сержант, вознамерившийся остричь меня наголо (я единственный со всего призыва приехал с короткой стрижкой) больше не настаивал. В конце службы, когда я, получив свои кровно заработанные, лежал на постели в ожидании обещанной Батей его машины для отправки в аэропорт, ко мне подошёл разжалованный и жалкий Гнидин.
- Дай трояк.
- Зачем тебе, всё равно пропьёшь.
Он собственно для этого и просил. После Курса Молодого Бойца меня назначили командиром отделения, с намерением испортить мои чистые погоны лычкой. Вот об этом я мечтал меньше всего. Покомандовав с недельку, понял, что это совсем не моё, да и хлопотно, после чего подошёл к ротному, поправил очки, как фигурант «Неуловимых мстителей» и сознался, что совсем не могу командовать.
- Интеллигенция вашу мать.
Вымолвил мой командир и тут же разжаловал, после чего мне доверили лопату (основное орудие личного состава), с помощью которой я выкопал пару двухметровых углублений, под фундаменты, поработал ломиком, который мне с «любовью» доверили бывшие подчинённые, единственному европейцу в отделении, забыв, что нужно уважать старших, как их учили дома. С лопатой я как-то свыкся, а вот с ломом мои отношения не сложились из-за передачи его сотрясения на больную голову. После этого я опять подошёл к ротному и попросился в художники, который на моё счастье был остро необходим на одном из строительных участков. После этого мои бывшие подчинённые снова меня полюбили, уже по-настоящему, отогреваясь в моём  кабинете. когда на улице случался холод или ненастье, и всегда делились домашними посылками. Так вот я и прослужил очень даже вольготно, с кистями и красками. Половину срока ещё и мастером на этом же участке, где совмещал две должности, а к концу службы побыл ещё и охранником. В часть приезжал только на обед и ужин, а завтрак мне привозили. Иногда в мои обязанности входило сидеть на телефоне в раскалённом дневным зноем вагончике, но холодильник с пивом с одной стороны и сейф с гражданкой с другой, в которой мне на следующий день полагался отгул, не очень меня тяготили. Да и тяготить-то было особенно нечему, каждый день получал от своей любимой письма, которые грели мне душу, общался на работе с отличной командой мастеров и прорабов, во главе которой стоял начальник участка, совершенно чудный парень, к тому же ещё и меломан, собравший эту команду в основном из друзей. Помимо них нашёл себе прекрасное общение в «Отделе Эстетики» завода, который мы строили, консультируя их по архитектурной части, даже исполнил макет площади перед проходной, после того как увидел их вариант оформления главного входа. Это были мои единственные общения без серой обыденности.  Однако и там наблюдался маленький всплеск – КВН, где наша рота заняла первое место, но я участвовавший в дуэли острословов проиграл. Наша дуэль сопровождалась поддержкой коллектива, но моя  финальная шутка оставила в зале очень слабую поддержку. Мой юмор был настолько тонким, что остался недоступен основной массе, зато потом, когда я его расшифровал, наша команда оценила. С коллегой-художником мы часто в гражданке посещали город, поближе знакомясь с его богатым архитектурным наследием. Не обходили вниманием магазины с «особыми отделами», или заведениями покруче, когда позволяли средства, которые мы с ним и на службе успевали подзаработать. Один раз, стоя в очереди в «особый отдел», заметил, как мой друг засуетился и прошмыгнул к выходу. Оглянувшись назад, я обнаружил за собой командира части с двумя чинами из политуправления. Меня в штатском одеянии и без очков, которые тут же снял, трудно было узнать, и я без особой опаски перемещался по посёлку, где проживал весь наш начсостав, но всё равно приготовился к худшему, однако пронесло. Наш Батя был для нас настоящим отцом, на корню пресекавшим неуставные отношения, строгим, но справедливым и при всём уважении ко мне, вряд ли оставил этот случай без внимания, если бы узнал. Другой раз нам нужно было сводить в ресторан командира моего друга, для ходатайства об его отпуске, но ребята сильно увлеклись и потеряли власть над своими телами. Моя извечная история, возиться потом со своими «друзьями». Кому кайф, а кому работа. И на этот раз мне пришлось их поочерёдно транспортировать до автобуса, а затем от конечной остановки до своего вагончика на стройке. А вагончик находился так далеко… (А мне за всю жизнь так и не удалось испытать чувство беспамятства, и потерять способность к передвижению, которое в любом случае сопровождалось без амплитуд). Только после этого с тяжёлым сердцем побрёл в часть ещё на 5 километров, прибыв до место около двух часов ночи уже абсолютно трезвым. Заработать гаубвахту под конец «безупречной» службы было обидно, но случилось непредвиденное - в части отключился свет (второй случай за год), и сразу после ужина без проверки был объявлен отбой – пронесло и на этот раз. Так мне и не пришлось испытать тягот настоящей службы, даже на несколько дней, зато спроектировал и осуществил удобоваримую акустику клуба, после которой из динамиков прекратилась литься тарабарщина, и все услышали настоящую русскую речь. Затем спроектировал и построил летний клуб. На мне так же было всё художественное оформление роты, части и строительного участка. Пользовался большим уважением командира части и начальства строительного участка. Домой ездил и летал раз в полтора-два месяца. Дочка воспринимала меня в первый день настороженно, до конца субботы привыкала, в воскресенье уже дружили, а в понедельник утром с грустью обнаруживала мою пропажу. Каждое воскресенье смотрела передачу «Служу Советскому Союзу», а когда ей говорили: Вон твой папа. Она отвечала: Нет, мой папа «с очкам».  Жизнь на службе была вольная, без нарядов и муштры, но даже при таком раскладе сильно повлияла на мои творческие способности. Я полгода на работе достигал того уровня, с которого ушёл на службу. Восприятие классической музыки тоже пострадало в значительной степени и, к сожалению, не восстановилось на сто процентов. Зато вернулся с деньгами и подарками для своих любимых, обзавёлся приличными на тот период теле и звуковоспроизводящей аппаратурой, которую потом систематически совершенствовал.
 
Эпилог.
    Вот так и закончилась моя эпопея с дипломом и после него. Оставив там часть души, я обрёл двух друзей, с которыми даже ходил в горы. Однако меломан так и остался матрасником, не принявшим мой экстрим, но человеком оказался очень интересным с энциклопедическими знаниями  во многих областях и всегда был в нашем доме желанным гостем. А меня ждала пустая квартира и трудовая повинность. Опять Институт Переливания Крови, где мне за банку этой волшебной жидкости давали целых два дня отгула, к которым приплюсовывались два выходных дня, и можно было опять начинать новые приключения.

  P.S. Клянусь копытами горного козла, что написанное здесь чистая правда, с
         примесью (2,6%) неточностей, в виду давности событий, а также лёгкого
         (и не очень) утрирования событий, для их же более лёгкого усвоения.