***

"Есть люди, которые не ходят по земле, а как будто, что ли, парят над нею, присутствует в них какая-то сложно выразимая словами лёгкость. От них исходит неистребимое ощущение полёта даже в самых херовых ситуациях — когда по тебе наяривает арта противника или его пехота тебя зажала в очередной мариупольской многоэтажке. В такие моменты с лица Воробья никогда не сходила улыбка. И это окрыляло всех вокруг. Всех его отмороженных пацанов, которые, вопреки законам физики и способностям человеческого организма, больше месяца выполняли просто нереальную штурмовую работу. Без отдыха, без сна. На одном воробьино-птичьем вдохновении.


Рома стал открытием этой войны. Я, может, когда-то и видел его мельком до Мариуполя, но за все предыдущие годы донбасского конфликта он мне однозначно не запомнился. Однако когда комбат «Сомали» Байкот отправил меня к Воробью во время финальной схватки с «Азовом» (запрещён в РФ), это был настоящий лидер, боевой командир роты, на которого равнялись все остальные в батальоне. Не самом робком, надо сказать, батальоне. Где каждый — пират и каждый амбициозно крут. Этот парнишка реально был уважаем абсолютно всеми вокруг, а его авторитет — по-фронтовому неоспорим. Воробей, кроме всяких шуток, герой Мариуполя номер один. По крайней мере для меня.


Перед глазами проносятся вспышки всех наших встреч: за этот год их было много. Пожалуй, мало что могло так быстро избавить от уныния и депрессии, как поездка на передовую к Воробью. Мы сдружились, сроднились рыжими своими душами. «Рыжие все близнецы, мы все одинаковые», — любил повторять Рома. У нас разница в десять лет, но оказались одни и те же привычки. Как будто мы и правда один человек, просто в разных временных обличьях. Мы оба не переносили полынь и абсент, когда я шёл в милитари-маркет за какой-нибудь хаки-шмоткой — я брал две. Себе и ему. Знал, что подойдёт обоим. Когда я покупал оранжевые очки — брал двое. Для себя и для Ромы. Это родство сложно объяснить, не рыжим, пожалуй, не понять…


Год нашей дружбы прошёл за 20. Казалось, мы выросли вместе и прожили эту жизнь бок о бок. Когда меня ранило, Воробей был рядом. И я не видел ещё такого диапазона эмоций на лице одного человека с разницей в несколько секунд — от полного драматизма ах*я (да, Рома бы так и сказал) из-за того, что я наступил на «лепесток» и могу остаться без ноги, потому что он за мной не уследил (несмотря на пофигизм, Воробей до трогательности болел за каждого своего близкого и чувствовал ответственность), до полного искромётности счастья, когда, сняв ботинок, он вдруг обнаружил, что меня пронесло и нога на месте… Блин, столько всего хочется рассказать, воспоминаний взахлёб…


Мы дружили уже практически семьями. В последнее время всё никак не срасталось нормально собраться и потусить вместе. То я где-то мотался, то он — на фронте. Звонил ему, оказывается, за несколько часов до гибели. Он не взял трубку. Когда ты на войне, это нормальное дело. Потом он перезванивал — я не услышал. Так и висит эта, сука, красная стрелочка пропущенного. 17:29. Не прощу себе, что проворонил этот звонок и потом подзабил в запарах, решив набрать попозже. Ты уж прости, Ромчик, и на похороны я к тебе не приеду. Так распорядилась судьба. Мёртвым я тебя не увижу. Потому что ты никогда для меня не умрёшь." Военный корреспондент Семён Пегов,https://dzen.ru/a/ZIL5CY24o2AUUvxR