Мой товарищ козопас Василий/83 года 07 04 24

К 50-летию Бама

САМОВОЛКА

В ночь после стрельб сержанты нашей роты ушли в самоволку за спиртным. Для этого не-обходимо было преодолеть трехметровый забор, что и было сделано с лихостью пожарных. Метрах в шестистах от нашей части стоял отдельный домик местного «винодела» дяди Васи. «Фирма», которую он возглавлял, работала круглые сутки в отличие от местных водочных магазинов, которые работали с 11 часов и закрывались довольно рано. Ассортимент винных изделий дяди Васи не уступал городскому виннику: здесь был крепкий самогон, который горел при сильном ветре, виноградное вино без указаний крепости, но самым популярным изделием дяди Васи был портвейн, который он получал, смешивая не добродившее плодово-яблочное вино с самогоном. Возможно, он добавлял в него еще какие-нибудь ингредиенты, но это был фирменный секрет, только вино получалось отменным: и ароматным, и крепким. Услугами винодела охотно пользовался местный служивый люд от солдата, прослужившего первые полгода, до старших офицеров батальона.
Пути служивых людей никогда не пересекались: солдаты и сержанты приходили к самогонщику по-сле отбоя, офицеры – после службы, а прапорщики вещевой службы могли нагрянуть «на водопой» с самого утра. Дядя Вася принимал посетителей в беседке, которая была сразу же за воротами его глухо огороженной усадьбы, где на цепи сидела огромная собака неизвестной породы и надежно сторожила секреты производства. Однажды местный шахтер после получки, выпив лишних два стакана, сильно проплутав в округе, ввалился через дырку в заборе на усадьбу винодела. Дядя Вася, которому надоело усмирять лаявшего барбоса, спустил его с цепи. Собака быстро нашла спавшего под забором наруши-теля, вначале его облаяла, а когда никакой реакции в усмерть пьяного шахтера не последовало, тяпнула его за нос, чуть не откусив половину. Вызванная от соседей скорая помощь увезла в город беднягу. Очевидцы рассказывали, что когда пострадавшему пришивали нос, он не издал ни звука. Только когда молоденькая медсестра стала ему колоть в живот уколы от бешенства, бедолага проснулся, и его крики были слышны на окраине поселка.
У унтеров всегда были деньги: так как в роте нередко исчезали деньги у новобранцев, те просили взять их на хранение сержантов, своих командиров. Отцы-командиры охотно соглашались, но считалось за счастье вернуть только часть своих рублей... Деньги не задерживались и у солдат и у сержантов. Солдаты тратили их в солдатской чайной, поглощая в огромных количествах пирожные и другие сладо-сти, унтера тратили «честно заработанные» деньги на вино.
В ту памятную ночь сержанты принесли в роту с дюжину бутылок «портвейна» и, выпив почти всё, стали играть в футбол прямо в казарме между кроватями своих подчиненных – после стрельб уставшая рота спала как мертвая и когда, позднее, дневальные рассказывали эту историю, никто им не верил.
Формирование роты происходило по строгим нормам и расписано было где-то в генеральном шта-бе раз и навсегда. Первыми прибыли в гарнизон ребята из Средней Азии – они образовали костяк пер-вого взвода, за ними крепкие крестьянские парни из Грузии и других закавказских республик. Последни-ми прибыли мы – в нашей команде были ребята из Москвы, Подмосковья, Брянщины, бульбаши из Бе-лоруссии, немного западных украинцев. Из нас состоял третий взвод. Национальный состав роты, ка-жется, представлял всю страну и окрестности. У нас был один ассириец, один китаец, один еврей, поля-ки, немцы, греки, курды, турки, армяне, грузины, венгры и другие себя уважающие нации. Но четко вы-делялись три группы: среднеазиаты, закавказцы и все остальные – из них состояли землячества, между ними шли различные разборки и драки.
Самая жизнерадостная среди нас была грузинская диаспора: им нередко приходили посылки с плодами солнечного юга, денежные переводы, кажется, никогда не иссякали. Приезжали родственники с золотистой улыбкой во весь рот – видимо где-то поблизости торговали лимонами, гранатами или други-ми субтропическими плодами. Часто ребята из Грузии уходили куда-нибудь в уголок и пели свои мело-дичные песни. Многие кавказские слова стали общеупотребительными: «Биджо», «Ара» - так обычно обращались к грузинам и армянам, самые шустрые из нас выучили кавказские ругательства и шеголяли ими направо и налево.
Ребята из Грузии очень болезненно относились к нарядам, где им приходилось обращаться с по-ловой тряпкой как с любимой девушкой. Однажды сержант Коваль сделал замечание курсанту Хвичия:
- Кто так моет? ЕТМ (сокращение от популярного русского ругательства!
Крепкий коренастый парень со смуглым загаром вскочил из позиции орла в боевую стойку и стал размахивать тряпкой перед лицом унтера, произнося град незнакомых ругательств. Еще через пять ми-нут в казарме разгорелось настоящее сражение – с одной стороны грузины, с другой – сержанты. В ход шли швабры, тазики, грязные мокрые тряпки. Сержанты, пользуясь своей спаянностью и взяв в руки табуретки, победили, загнав распалившихся парней с Кавказа в сортир. Попытавшийся с налета «допросить» грузин старшина получил в ответ твердое: «Нэ понимай!». Вызвали из наряда Бадаляна, который запросто переводил гортанный говор гордых сынов Кавказа. Особенно живо объяснялся мегрел Хвичия, из-за которого разгорелся весь сыр-бор: «Как можно мою маму!. . .» Лева подтвердил, что у них на Кавказе можно всё, но это нельзя! . . Разобравшись в сути конфликта, прапорщик Грозный запретил сержантам раз и навсегда так «фантастически» ругаться: - Надо уважать их маму! Мы же из конфликта узнали, что грузин из Грузии почти нет – только двое, а остальные армяне, абхазцы, мегрелы, сваны . . .
Время в учебке протекало очень быстро – до обеда учеба, после обеда – наряды, а вечером мож-но даже сходить в чайную, где был богатый выбор выпечки, кефир, сметана и прочие деликатесы из той далекой гражданской жизни.
На утренних занятиях мы изучали оружие массового поражения, уставы внутренней и караульной службы. Сержанты нередко бросали нас на произвол судьбы, предварительно назначив старшего. Тут мне везло – я несколько раз рассказывал своим товарищам устройство атомной бомбы и перечислял всех до единого погибшего от их взрывов в Японии в 1945 году в Хиросиме и Нагасаки. Рассказывал про Сахарова и наш приоритет в создании термоядерной бомбы в отличие от «устройства» в США. В это время курсанты, превратившись в вольных стрелков, кто спал, кто писал письма домой, кто сосал кусок сахара от завтрака. Самые активные из нас считали дни до дембеля.
В перерывах мы выходили на улицу из учебных классов, и тут нас ждал наш любимый пес Дембель. Он ласково вилял хвостом и нередко получал гостинец – то конфету, то кусочек сахара. Одно ухо у него было надорвано, а сверху прошито нитками. Однажды пес выскочил прогуляться на собачьей свадьбе за КПП родной части и попал в лапы местным голодным собакам. Те из классовой ненависти расправились с сытым «сыном полка». Живший в тепле и сытости Дембель не смог оказать достойного сопротивления: искусанный и с порванным ухом он с космической скоростью примчался к своей будке пищеблока, куда забился, казалось, навсегда, но был обнаружен по кровяной дорожке поваром. Местные эскулапы сделали ему операцию – сшили ухо, и теперь получивший боевой опыт пес никогда не покидал наш гарнизон.
После обеда, когда особенно тянуло в сон, у нас шли практические занятия на воздухе – обычно это была строевая подготовка. Но иногда нам приходилось особенно туго – случалось изучать методы защиты от поражающих факторов ядерного оружия. Обычно следовала команда сержанта: - Вспышка слева! Весь взвод при этом плюхался на землю ногами к «вспышке» и в спешке натягивал на себя противогаз, к которому надо было быстро через гибкий шланг присоединить коробку с фильтром. Далее следовала команда: - Шланг поврежден! По этой команде нужно было изъять из состава химкомплекта гибкий шланг и состыковать фильтр напрямую с маской. Но и эта команда не была последней: - Маска порвана! И тут весь взвод начинал дышать напрямую от шланга или, по обстоятельствам, от фильтра.
Была поздняя осень, и температура держалась в плюсе, но неожиданно похолодало и выпал снег. Нам пришлось плюхаться в снежную жижу и совершать манипуляции с противогазом в экстремальных условиях. К концу занятий у нас не оставалось ни миллиметра сухой одежды, а неутомимый сержант Петров нас снова и снова окунал в снег: - Вспышка справа! В перерывах он рассказывал, как тяжело приходилось им, сержантам, в полку на учебе: их запускали в настоящие газовые камеры и заставляли выполнять все команды. – Там не посачкуешь – быстро надышишься вонючего газа! – дополнял он свой рассказ. И нам казалось, что нам дико повезло – у нас военные игры шли понарошку.
Однажды на вечерней поверке старшина не досчитался почти всех солдат из Грузии. Оставался только Лева Бадалян, но он был в наряде. Грозный старшина начал расследование. Солдаты лишь сказали, что на ужине грузин не было, но в этом не было ничего необычного – кавказцы нередко ужинали в солдатской чайной. Кто-то сказал, что видел наших грузин, направлявшихся к КПП. В роте началась паника, вызвали по телефону ротного. Он по прибытии приказал найти Бадаляна. Леву нашли на кухне, где он доедал вторую банку сгущенки. С полным ртом его привели к капитану.
- Ну, где твои земляки? – свирепо прокричал ротный.
- Не знаю! – стал хныкать самый маленький солдат учебной роты.
Но капитан так грозно смотрел на него, словно хотел съесть. Прожевав быстро булку, Лева Бадалян, наконец, вспомнил, что грузины собирались идти в поселок отмечать свои боевые стрельбы. «На весь пригород есть только одно место, куда могли пойти новобранцы», - решил ротный. Позвонили в комендатуру . . . В общем, ребят взяли чуть тепленькими в местном ресторане силами наряда комендатуры. Грузины не сопротивлялись, но пели хором свои замечательные песни всю дорогу до роты.
Учебная рота с нетерпением ждала развязки этой истории. Из позднего рассказа Левы мы узнали, что «грузины» через забор не лазили (мне это было трудно представить, как неуклюжие парни, похожие на медвежат, преодолевали не малое по высоте препятствие), а ушли в город через КПП, когда там дежурил сержант-земляк одного из «грузин». Ночью пьяных «героев» уложили спать, а вечером следующего дня большую часть «грузин» посадили в машины и развезли по другим частям бригады. На прощание с «биджо» пришла вся рота. И неожиданно стала свидетелем трогательного зрелища. Большие и коренастые парни, которые как львы сражались с сержантами, плакали навзрыд, прощаясь со своими земляками. Так плачущими их и увезли крытые машины.
А до присяги оставалось три дня.
- Хорошо, что они еще не приняли присяги, а то загремели бы в дисбат! – судачили самые «продвинутые» курсанты учебной роты.
Больше всех от этой истории пострадал наш ротный – его назначение на инженерную должность стало под вопросом. Он запил, «заболел» и ушел на больничный.