Хорошая моя, Аистенок.
Прождал я тебя до полуночи
у занесенного снегом цветочного киоска.
Прочитал все объявления на афишной тумбе
и даже сочинил к ним
музыку.
Ты не шла.
Когда замерз палец
в прохудившемся левом ботинке,
я стал пинать чью-то статую,
прикинувшись,
будто проверяю,
крепок ли еще мир.
Ты не шла.
Когда я уже знал от хромого дворника
всю его родословную до седьмого колена,
и как он поругался вчера во хмелю со старухой,
тебя все еще не было.
Тогда я приклеил окурок
к окну с веселыми твистующими
девчонками
и пошел к троллейбусу,
бренча негнущимися ногами,
словно звонкими, мерзлыми поленьями.
Вечер в снежной вуали,
прохожие.
Розы белые на устах...
Прождал я тебя до полуночи
у занесенного снегом цветочного киоска.
Прочитал все объявления на афишной тумбе
и даже сочинил к ним
музыку.
Ты не шла.
Когда замерз палец
в прохудившемся левом ботинке,
я стал пинать чью-то статую,
прикинувшись,
будто проверяю,
крепок ли еще мир.
Ты не шла.
Когда я уже знал от хромого дворника
всю его родословную до седьмого колена,
и как он поругался вчера во хмелю со старухой,
тебя все еще не было.
Тогда я приклеил окурок
к окну с веселыми твистующими
девчонками
и пошел к троллейбусу,
бренча негнущимися ногами,
словно звонкими, мерзлыми поленьями.
Вечер в снежной вуали,
прохожие.
Розы белые на устах...
Намжил Нимбуев