Поставьте памятник деревне
на Красной площади в Москве,
там будут старые деревья,
там будут яблоки в траве.
И покосившаяся хата
с крыльцом, рассыпавшимся в прах,
и мать убитого солдата
с позорной пенсией в руках.
-
И два горшка на частоколе,
и пядь невспаханной земли,
как символ брошенного поля,
давно лежащего в пыли.
И пусть поёт в тоске и боли
непротрезвевший гармонист
о непонятной русской доле
под тихий плач и ветра свист.
-
Пусть рядом робко встанут дети,
что в деревнях ещё растут, –
в наследство им на белом свете
всё тот же чёрный, рабский труд.
Присядут бабы на скамейку,
и всё в них будет как всегда:
и сапоги, и телогрейки,
и взгляд потухший... в никуда.
-
Поставьте памятник деревне,
чтоб показать хотя бы раз
то, как покорно, как безгневно
деревня ждёт свой смертный час.
Ломали кости, рвали жилы,
но ни протестов, ни борьбы –
одно лишь «Господи, помилуй!»
и вера в праведность судьбы.
-
Поставьте памятник деревне!
На Красной площади в Москве!
Там будут старые деревья
и будут яблоки в траве…
Н. Мельников.
на Красной площади в Москве,
там будут старые деревья,
там будут яблоки в траве.
И покосившаяся хата
с крыльцом, рассыпавшимся в прах,
и мать убитого солдата
с позорной пенсией в руках.
-
И два горшка на частоколе,
и пядь невспаханной земли,
как символ брошенного поля,
давно лежащего в пыли.
И пусть поёт в тоске и боли
непротрезвевший гармонист
о непонятной русской доле
под тихий плач и ветра свист.
-
Пусть рядом робко встанут дети,
что в деревнях ещё растут, –
в наследство им на белом свете
всё тот же чёрный, рабский труд.
Присядут бабы на скамейку,
и всё в них будет как всегда:
и сапоги, и телогрейки,
и взгляд потухший... в никуда.
-
Поставьте памятник деревне,
чтоб показать хотя бы раз
то, как покорно, как безгневно
деревня ждёт свой смертный час.
Ломали кости, рвали жилы,
но ни протестов, ни борьбы –
одно лишь «Господи, помилуй!»
и вера в праведность судьбы.
-
Поставьте памятник деревне!
На Красной площади в Москве!
Там будут старые деревья
и будут яблоки в траве…
Н. Мельников.