Сидит в иностранной машине
И семечки лузгает дама.
Гудят ей: «Подвиньтесь, богиня!»
Сигналят: «Поедемте прямо!»
Но взгляд у неё безмятежен:
Не слышит, не видит, не злится.
Лишь жестом похвально небрежным
Стряхнёт шелуху, чаровница.
И копится пробка угрюмо,
Клаксонами люд матерится:
«Сильфида, дриада, подумай –
Во что это может излиться!»
Почти с сотворенья Адама,
Чуть позже изгнанья из рая,
Шелушит подсолнухи дама,
На нервах мужчинам играя.
Когда же они разъярённо
Бегут к ней, вопя, сквернословя,
То смотрит так недоумённо,
Подняв свои тонкие брови,
Что страсти мгновенно стихают,
И, да, опускаются руки.
А дама, отъехав, вздыхает:
«Мужчины, какие вы злюки.»
И в зеркальце заднего вида
Слегка макияж поправляет…
Так переживает обиду,
Что новую пробку рождает.
(Борис Катковский)
Сидит в иностранной машине
И семечки лузгает дама.
Гудят ей: «Подвиньтесь, богиня!»
Сигналят: «Поедемте прямо!»
Но взгляд у неё безмятежен:
Не слышит, не видит, не злится.
Лишь жестом похвально небрежным
Стряхнёт шелуху, чаровница.
И копится пробка угрюмо,
Клаксонами люд матерится:
«Сильфида, дриада, подумай –
Во что это может излиться!»
Почти с сотворенья Адама,
Чуть позже изгнанья из рая,
Шелушит подсолнухи дама,
На нервах мужчинам играя.
Когда же они разъярённо
Бегут к ней, вопя, сквернословя,
То смотрит так недоумённо,
Подняв свои тонкие брови,
Что страсти мгновенно стихают,
И, да, опускаются руки.
А дама, отъехав, вздыхает:
«Мужчины, какие вы злюки.»
И в зеркальце заднего вида
Слегка макияж поправляет…
Так переживает обиду,
Что новую пробку рождает.
(Борис Катковский)
)