Ева, художница из Польши, встретилась мне в китайском ресторане немецкого городка, где я с удивлением обнаружил, что суп из акульих плавников – не такая уж вкусная еда, как ее расписывают американские туристы. Которых, кстати, терпеть не могу: глазеют, растаскивают по кускам природу, «фоткают» и ничего, кроме вещественных доказательств своей слепоты, не привносят в свою жизнь. Но Ева пришла в другую страну не для погони за сувенирами. Она – неоднократный лауреат международных конкурсов абстрактной живописи – не находила себе работу в тогдашней постперестроечной Польше, и ее с мужем и детьми приютил немецкий музей изобразительных искусств, выделив из своих площадей комнату для проживания и мастерскую для работы. В ресторане мы разговорились, и мне захотелось сделать ее портрет на рабочем месте. Но это оказалось не простым делом: мастерская была обставлена огромными планшетами с черно-белой абстрактной графикой, Ева была одета в черное платье, лицо бледное – все это создавало странное впечатление обрушившегося на чужую жизнь камнепада, от которого величественные грусть и отчаяние пытались найти укрытие в твердом жесте руки, сжимавшей маленькую кисть. И это была правда жизни и характера этой молодой женщины, и хотелось, чтобы на снимке не исчезло обаяние ее сильной, но счастливой грусти, почти переходящей в тоску, гордую тоску по утраченной родине, научившей ее быть мудрой и мужественной и не бояться выплескивать себя на обозрение людей, может быть и не всегда понимающих ее творчество. Непростота заключалась в том, что я никак не мог найти соответствующие позу и место в студии, отвечающие моему видению и замыслу – все мне казалось надуманным и случайным. Тогда я попросил Еву поработать немного, и произошло то, чего я никак не мог найти – она опустилась на колени, присела на пятки, и, вдруг, пролилось то самое ощущение грусти и обреченности, которое я в Еве так отчетливо сознавал и никак не мог увидеть. Осталось уточнить поворот, взгляд – и все, вдруг, стало неподвижным, дубли при съемке могли бы ничем не отличаться друг от друга, а это значит, что ты привел человека в полную гармонию между его внутренним состоянием, внешним миром и тобой, и это получилось естественно, и поэтому стало выражением большой правды жизни этого человека. Получился один из немногих портретов, которым я полностью доверяю свою творческую судьбу, и я благодарен жизни и Богу за то, что они дали мне возможность сделать такую работу.
спасибо за оценки... я не выставлял свои работы на общее обозрение (кроме тех случаев, когда они делались для каких-либо проектов - выставки, книги, альбомы и календари), но сейчас, мне кажется, пришло время, когда это нужно делать...
спасибо, Николай, за Ваши теплые слова).. для меня фотография, поэзия, литература и музыка - из одного подарочного мешка... даже изобразительное искусство я в него не кладу...)
Ева, художница из Польши, встретилась мне в китайском ресторане немецкого городка, где я с удивлением обнаружил, что суп из акульих плавников – не такая уж вкусная еда, как ее расписывают американские туристы. Которых, кстати, терпеть не могу: глазеют, растаскивают по кускам природу, «фоткают» и ничего, кроме вещественных доказательств своей слепоты, не привносят в свою жизнь. Но Ева пришла в другую страну не для погони за сувенирами. Она – неоднократный лауреат международных конкурсов абстрактной живописи – не находила себе работу в тогдашней постперестроечной Польше, и ее с мужем и детьми приютил немецкий музей изобразительных искусств, выделив из своих площадей комнату для проживания и мастерскую для работы. В ресторане мы разговорились, и мне захотелось сделать ее портрет на рабочем месте. Но это оказалось не простым делом: мастерская была обставлена огромными планшетами с черно-белой абстрактной графикой, Ева была одета в черное платье, лицо бледное – все это создавало странное впечатление обрушившегося на чужую жизнь камнепада, от которого величественные грусть и отчаяние пытались найти укрытие в твердом жесте руки, сжимавшей маленькую кисть. И это была правда жизни и характера этой молодой женщины, и хотелось, чтобы на снимке не исчезло обаяние ее сильной, но счастливой грусти, почти переходящей в тоску, гордую тоску по утраченной родине, научившей ее быть мудрой и мужественной и не бояться выплескивать себя на обозрение людей, может быть и не всегда понимающих ее творчество. Непростота заключалась в том, что я никак не мог найти соответствующие позу и место в студии, отвечающие моему видению и замыслу – все мне казалось надуманным и случайным. Тогда я попросил Еву поработать немного, и произошло то, чего я никак не мог найти – она опустилась на колени, присела на пятки, и, вдруг, пролилось то самое ощущение грусти и обреченности, которое я в Еве так отчетливо сознавал и никак не мог увидеть. Осталось уточнить поворот, взгляд – и все, вдруг, стало неподвижным, дубли при съемке могли бы ничем не отличаться друг от друга, а это значит, что ты привел человека в полную гармонию между его внутренним состоянием, внешним миром и тобой, и это получилось естественно, и поэтому стало выражением большой правды жизни этого человека. Получился один из немногих портретов, которым я полностью доверяю свою творческую судьбу, и я благодарен жизни и Богу за то, что они дали мне возможность сделать такую работу.