"Грибною тропой" - продолжение повести о Михалыче в Тэле

Роман Деркаченко ...Боденшатц , Вы на гнезде?" Ответа не последовало и , усмехневшись , профессор огляделся. В полутора шагах на белоснежной поверхности лежала ровненькая , поблёскивающая смоляным бочком еловая шишка. Григорьич , провалившись в нехоженый снег , подобрался к нужному предмету и взял его пальцами. В безветренной чистоте воздуха улавливался тот чудесный еловый аромат , от которого на душе всё благоговело.Тут тишину зинего дня прорезал женский крик где-то в районе террасы. "-Крик Дафэна." - хмельно бормотнул Григорьич , повернулся к туалету и прицельно метнул шишку в тот пролом от ручки , который так и зиял на солнце чёрной дырой. Попал! Внутри туалета стук шишки затих и Григорьич вяло подошел к порожку. С видом завзятого вуайора профессор , пригнувшись и затаив дыхание , приблизил лицо к дыре. Но наше повествование было бы неполным и куцым , если бы мы не вернулись к тому месту , где почти два часа назад профессор лихорадочно привязал лежащего Михалыча к забору. Павлов не помнил того блаженного момента , когда сон обуял его на краю воронки , лежащего навзничь рядом с Григорьичем. Павлов не помнил , как скользил по снежному полю , увлекаемый , подобно собачьей упряжке за полярным кругом. Сладкое забытьё после бессонной ночи объяло расслабленные члены главбуха и лишь баюкало пожилого мужичка в своих сказочных альковах. Павлову снилась Змеинка. Это была , простирающаяся вдоль Гладышевского озера и извивающаяся , подобно змее , гряда , получившая название "Змеиной горы". У подножия Змеинки Павлов неизменно запасался моховиками и подберезовиками. Валентин спал. Полуденное солнце , умноженное многократным отражением от снега, так нагревало все тёмные предметы , что даже рубероид на крыше погреба начинал понемногу парить. Многослойная одёжа лежащего у забора старичка не стала исключением. Михалыч блаженно повернулся на бок и пожевал во сне дряблыми , в засохших остатках селёдочного масла , губами. Лишь обмёрзлая верёвка мешала спящему полностью почувствовать то состояние безмятежного удобства , которое бывает , пожалуй , только в детстве. Во сне Павлов улыбался. Ему чудилось , что он снова в Италии в окружении своих коллег-финансистов с забавными золотыми звёздочками на таких же золотых цепочках , так трогательно путающихся в седеющей растительности на груди. ..Эти шутки! ...Эти специфические обертона! О , Чезенатико ! Дивный городок! Верёвка больно передавила ухо. Павлов проснулся. Глаза тотчас сплюснулись и брызнули слезами. Ну и солце! - восторженно подумал Павлов , передёргивая отлежалыми плечами. К своему немалому изумлению Михалыч обнаружил на своей шее петлю... Подобные суицидальные мысли ещё никогда не посещали Павлова. Даже в моменты крайней экзальтации. Михалыч привстал , оторвав ветхую полу от розового женского пальто , поддетого под остатки светиного пуховика. Шею саднило. Михалыч снял с забора узел веревки и отбросив её за спину , двинулся обратно в лес по той , уже изрядно утоптанной грибной тропе. То-то Григорьич будет рад , увидев принесённые мороженные грибы-баранники! - с азартом рассуждал Павлов на ходу. Войдя в уже знакомый подлесок , Михалыч в солнечном свете сразу увидел тот пень , на котором цементным обледенелым шмотком висели его спортивные штаны с разными трикотажными латками и грубой штопкой. С ликованием старателя Павлов вытащил из окаменевших карманов и кошелёк и брякающую связку ключей от квартиры на Звёздной. Теперь можно и за грибами! Стянув докучливые ошмётки светиного пуховика , Валентин Михалыч принялся мастерить из него котомку. Собрав вокруг ямы несколько ледяных баранников , он положил их в ту котомку и любовно оглядел. Красота! Отважно спустившись в воронку , Павлов откопал еще с дюжину грибов и покидал трофеи на утоптанный снег рядом с котомкой. Выкарабкавшись наверх , Павлов отдышался , глядя на лес вокруг. Ветви недвижимых елей были словно в гигантских потёках белого крема. Свисая , ветви образовывали причудливые формы , напоминающие то-ли диковинных существ , то-ли неземной ландшафт какой-то вулканической природы. "Где же сейчас Зоишна с семейкой?" - подумал Павлов - "Обыскались меня , паникуют , места себе не находят. Все факелы до тла пожгли." - думал Павлов , складывая мороженые грибы в узелок. "-А я им грибков средь зимы! То-то радости людям! Обнимут , расцелуют меня. Накормят до отвала. Хвалить будут кто во что горазд." Михалыч укомплектовал свою поклажу и обвязав свободным концом верёвки с шеи , удобно взвалил на спину. Эх , хорошо! Павлов двинулся в обратный путь. Глаза никак не могли привыкнуть к ослепительному сиянию снега и Михалыч , обливаясь слезами и щурясь , едва видел направление. Хутор был как на ладони на фоне янтарного сосняка полянки за домом и вековых крон финских елей. Михалыч с довольным кряканьем и неловкими поворотами миновал калитку и подошел к дому. Шумно поднявшись на невысокое скользкое крыльцо , он открыл пропеллерообразную дверь и нечаянно пустил ветры. Смущенно войдя на террасу , Михалыч своей поклажей окончательно сбросил рукомойник ,который с грохотом развалился на четыре части. Наивно отворив дверь в кухню , Павлов увидел Светлану Романовну , моющую посуду в запаянном гигантском промышленном плафоне , перевёрнутом в виде таза , установленном на мизерной электроплитке "Мишутка". Дрэмп не мигая смотрела на Павлова. На её лице в доли секунды промелькнули все маски коварства , затем по женскому лику прошла волна негодования , сменившаяся хищным радушием. Михалыч простовато сгрузил свою ношу на пол. Верёвка , соединяющая котомку с шеей натянулась. Света смотрела ровно , немигающим взором. "-Ты что , топиться надумал?" Михалыч забормотал : "- Эдогибочкиорошиекаказкобедубудутявесубылкючинашёл!" Дрэмп глядела недобро.. "-Из этого твоего логопедического ребуса я поняла только одно. Ты неудобный человек." Света вытирала руки куском детской фланелевой рубашки в самосвальчиках. Павлов , как ни в чём не бывало , продолжал: "-Ясфалнасегуузабоауталошеньзаночмонопокушать" Дрэмп зловеще сощурила свои варшаво-винницко-ленинградские глаза и молвила : "-Всё же остыло.. Опять греть для тебя?" Михалыч с видом октябрёнка пожал плечами. А Дрэмп продолжала: "-Для начала сними свои кошмарные вериги и отмой свою заскорузлую харю! Переоденься к столу и причешись как человек. Что ты как бомж тут околачиваешься! Мы все не спали тут из-за тебя! В пятницу приехали , а сейчас , между прочим , суббота! Суббота , неуд! Марш мыться! Уже полдник скоро а у тебя конь не валялся! Павлов побежал к умывальнику , дёнув за собой куль с грибами. "-Да стой же ты , полоумец! Удушишь себя , а нам отвечать!" Дрэмп попыталась схватить Павлова за верёвку , но тот успел скрыться за дверью. Михалыч улыбался каким-то своим мыслям , развязывая мёрзлые узлы. Верёвка не поддавалась и он отрезал её подвернувшимся грибным ножиком с ручкой из детской игрушки-львёнка. Рукомойник безнадёжно пострадал и Павлов вышел на улицу в снег. Утеревшись колким снежком и отряхнув руки об одежду , Павлов вернулся в дом и тут же попал в жаркие объятия Зоишны. "-Паликов!!! Ну , прохвост! Павликов ! Ну , бродяга!" - заливисто ликовала Селицкая , тиская Михалыча и колыхая его сухопарую фигурку в розовом драном женском пальтишке. "-Ну пойдём же перекусим! Расскажешь , где куролесил! Ну , Павликов! Ну суконец!" Зоишна увлекла Михалыча на веранду , где на заставленном грязной посудой столе ещё угадывалась некоторая снедь. "-Ну садись же , сучок пархатый, Рассказывай." Михалыч поёживаясь присел на холоднющий стул времён Кирова. "Давай-давай , ешь , ошквалок носатый , да рассказывай , где ночью шарился , потный хрюк." Света принесла подсохшие салаты и щербатую тарелку со сваленными в одну кучу закусками. А Зоишна не унималась : "-Говори-говори , проходимец , как ты исчез?" Павлов пожимал плечами и принюхивался к загадочной овощной массе в одной из железных кружек. "-Якючиискатьпоолизабудися" - прошамкал старик. Зоишна пришла в неописуемый восторг. Она хлопнула Михалыча ладонью по голове и воскликнула : "-Ну , Павликов! Ну , сучья дурь! А дальше?" -Зойка , да положи же ему еды , он сдохнет от голода." Селицкая ликовала. "-Ну , Павликов! Ну , сучья хворь!" В дверях появился окосевший помятый профессор. На его голове теперь был заскорузлый лепёшкообразный предмет , когда-то бывший чешским беретом. Профессор окаменел у двери.. Зоишна обернулась к Григорьичу и задорно крикнула: "-Вот , Павлов! Вот , сучий пень!" Профессор недоверчиво , можно даже сказать робко пробирался к своему месту за толом , то и дело поглядывая на улыбающегося Михалыча. Верёвка по-прежнему украшала шею Валентина , напоминая профессору недавние события.