"Грибною тропой" продолжение повести о Михалыче.

Роман Деркаченко "Грибною тропой" продолжение повести. ...дивану у окна. С разогретой от топки старой печки-мазанки с тихим шорохом то и дело осыпалась побелка. В просторной квадратной комнате стоял душный полумрак , но в его уютном тепле , уставшим за два дня дачничкам, можно было найти возможность беззаботно отдаться царству Морфея и вверить себя той безбрежности сновидений , которые порой являются гораздо более показательными в оценках личности сновидца. Дрэмп тщательно обкладывалась всевозможными попонками и покрывальцами , когда за окном раздался какой-то шум и по стеклу заскребли. Пожилая женщина с интересом поднялась и подошла к окну. За толстым слоем плотного инея ничего не было видно и Светлана Романовна попыталась подышать на наледь , проделывая крохотную проталинку. Тёмный кружок на стекле медленно увеличивался , оставляя по бокам холодные потёки. Дрэмп ни без удовольствия отметила , что за окном кто-то нетерпеливо суетился и не-то постанывал , не-то подвывал. Когда оттаявший кружок стал размером с ладонь , в его темнеющем окуляре замелькало нечто отдаленно напоминающее человеческую физиономию. Бесноватые глаза в обрамлении заиндевевших ресниц , тёмно-фиолетовый нос и смятая линия тонких , бесцветных губ на буром , небритом картофелеподобном подбородке подсказывала Дрэмпу , что там снаружи на тридцатиградусном морозе ерешится под окном тот самый нарушитель всеобщего спокойствия , тот самый неудобный человек , что никак не может занять в этом мире сою маленькую , незыблемую , незаметную нишку. Дрэмп еще минуту-другую следила за хаотическими метаниями лица за стеклом и лишь потом задёрнула занавеску. Нашаря ногами разные тапки , Светлана направилась к двери , стараясь не свалить на пол какой-нибудь предмет и не шуметь. Набросив на плечи кургузое пальто с оторванным рукавом и надставленным воротником от другого пальто , Дрэмп вышла на веранду , где стоял запах зимнего силоса. Миновав проход вдоль стены с приклеенными полуметровыми календарными репродукциями картин Карла Брюлова , Света оказалась на кухне , где запах приобретал совсем иной , нельзя сказать лучший , оттенок. На террасе Света так споткнулась о россыпи обуви , что оказалась на полу , среди разных башмаков и сапог. Света ожесточенно поднялась на ноги. С руганью и потоками проклятий , перемежающихся нелестными эпитетами в адрес Валентина Михайловича Павлова , Дрэмп пыталась отпереть заиндевевшую наружную дверь. Засов не поддавался и тогда Света в сердцах прибегла к испытанному методу. Что было мочи она саданула ногой по облупившимся филёнкам. Дверь с грохотом распахнулась наружу и чья-то нескладная , растрёпанная фигура с нелепым вскриком полетела со ступенек в снег. Дрэмп неподвижно следила за тем , как Павлов выкарабкивается из сугроба , неловко отряхивается и прихрамывая входит в дом , бормоча невнятно и бессвязно. Дрэмп заперла за ним дверь , с треском и грохотом вернув её в прежнее положение. "- Ты ещё долго тут колобродить будешь?" - бросила Светлана в спину Михалычу. Тот проурчал что-то , вероятно , по-бобриному и впервые за двое суток оказался в тёплом помещении. "- Вон , твоя кровать." -жестко сообщила Дрэмп , указывая на ещё одно оригинальное сооружение Григорьича , который в 1993м году не мог расстаться с найденным в тульской квартире покойной тёти Лёли военным раскладным гамаком. Профессор тщательно укрепил гамак на самодельных распорках , приладил ножки и спинки от других кроватей и уложил сверху три отслуживших свой век , сплющенных матраса. Получилось некое дизайнерское спальное место , с претензией на некий стиль , и отдалённо отсылающее к Баухаусу. Павлов переминался с ноги на ногу , пока Дрэмп не улеглась прямо в одежде под свои несколько одеял и пальтушек. Павлов подкрался к своему Баухаусу и осторожно присел на краешек. Конструкция отозвалась лёгким покачиванием , но грибника выдержала. В двух шагах справа посапывала , спрятанная под кучей разного тряпья и одёжек , умаявшаяся Зоишна. На другом диване-кровати затих под горой одеял и искалеченных тулупчиков изможденный профессор. Сон неумолимо опутывал , не оставляя никаких шансов. Павлов стянул с себя уличную одежду. Сложив её тут же подле на пол , старик принялся стаскивать двое брюк и шерстяные рейтузы. Рейтузы особенно сопротивлялись , поскольку Павлов владел лишь левой рукой , правая же всегда была как-бы для равновесия и только. Топорщась тремя натянутыми пальцами , правая рука была дана Павлову как бы для манифестации его давнего недуга. Михалыч , оказавшись наконец в одном исподнем , блаженно растянулся на своём дизайнерском ложе. В темноте комнаты уставший грибник напоминал расстрелянного белогвардейца в разорённой казарме. На Павлове была одна майка и до того растянутая , что подмышки образовывали широкие прорехи , способные вместить еще по одному туловищу. Прекрасную завершенность этому ансамблю придавали уникальные чехословацкие кальсоны. О них ,как-нибудь ,отдельная история... Кругом всё стихло. В спёртом воздухе витал лишь запах слежавшегося сырого белья и лёгкий флёр валокордина. Павлов глубоко вздохнул. "-Гигоиш.. " - тихонько позвал он профессора- "- Ты уже заснул? А мне , вот , одна мысль не даёт покоя. Никак не отпускает , окаянная , тревожит.. Будоражит.. Вот мы здесь сейчас суетимся внутри этой вонючей халупы , топим её , возимся , как мыши в мусорной куче. А где-то далеко , такие же люди , как мы , ничем ни лучше , может быть даже сквернее и ужаснее живут абсолютно иной жизнью. Слышишь , Гигоиш ? Иной жизнью. Вот ты , ведь по сути-то , скобарь-скобарём , а туда же , учёность , лекции , амбиции. А что ты по большому счету успел-то в жизни? А , Гигоиш? Не пойми меня превратно , но ты свою жизнь в духовном плане попросту профукал. Да-да , Гигоиш , профукал. Всё стремился неизвестно куда , угождал кому-то , душой кривил. А для чего? Тебе семьдесят лет , а ты до сих пор не обрёл той недостижимой гармонии , того чудесного состояния человеческого совершенства. Я не о том атлетическом мифе , или материальном изобилии , которым нас манят и дразнят , как котят с одной единственной целью , удержать в жёстких рамках нашей псевдогордыни и природного злорадства к ближнему своему. Не возражай , ибо не можешь судить о недосягаемом по недомыслию своему и опыту малому. Ты всё надо мной подшучиваешь , подтруниваешь.. А всё лишь по причине осознания собственной жалкости да убогости. Да , Гигоиш , ты в зерцало своё глядишь , меня наблюдая. И сынок твой тем паче. А между тем , вдали от нас всех , живут хозяева наши. И не надо этих высокопарных возражений , снобливых мимик , снисходительных ухмылок. Мы есть человеческий планктон , самая многочисленная категория данной популяции. И не питай иллюзий , Гигоиш , у тебя как ничего не было , так и не будет. Я в смысле глобальном , в смысле обретения. Ты хоть на миг задумайся , что мы обрели за этот малый отрезок отпущенной нам кем-то жизни? Ты же образованный этой же системой робот. Ты же , Гигоиш, ни шагу в сторону не можешь. Ты же даже себя исследовать не отваживался. Я прав? Молишь? Уверен , что ты только в момент сновидения получаешь ту толику тайной радости , подобно ребёнку улизнувшему на минуту от взора зазевавшейся воспитательницы. Как бы не с тобой это? Как будто и не знает никто? И отвечать за это не надо? А отвечать надо , Гигоишь , перед самим собой.Во сне происходит то необъяснимое официальной системой мер. Сколько еще веков нам ждать , пока наша авторитетная наука соизволит-таки вразумительно объявить , что есть материя кругом! Не эти , опровергаемые ежечасно гипотезы и версии. А раз и навсегда! Вы , дескать , вши-однодневки , тешащие себя иллюзиями. Ваши души , ни что иное , как те же цифровые информационные файлы , позволяющие Вам самостоятельно колготиться в пределах чётко обозначенной телесной ячейки-носителя , для банальной репродукции таких же покорных носителей." В этот момент спящий профессор звучно выпустил порцию газов где-то в глубине под одеялами. Павлов как-то по-отечески усмехнулся и продолжил."-Ты себе-то хоть раз признавался в чём-то интимном? В чём-то , идущем вразрез да вкось с всеобщим системным представлением о человеке? Дерзни хоть на выдохе. Задавался ли ты вопросом , как бывает обидно , что из сна нельзя прихватить с собой ни одну полюбившуюся вещицу? Ни разу не бывало , как ты понимаешь , что спишь , но так хочется удержать тот или иной предмет при пробуждении? И что? Пшик.. И пусто в руках... Переход... Ты подумай над этим , Гигоиш. Подумай. Ты же профессор. " Михалыч накрылся латанным-перелатанным ватным одеялом и заснул крепко и безмятежно , с выражением божественного умиротворения на просветлевшем и добром лице.